Обретая любовь

И Колин начал читать:

«Здравствуй, милая Грейс,

Я очень сочувствую тебе по поводу твоих перчаток. Я бы с радостью купил тебе новые, однако нам, гардемаринам, не позволяется сходить на берег во время стоянки в порту. Для меня прошедшая неделя тоже была ужасной, хотя и по другим причинам. На днях мы встретили в море корабль работорговцев. Думаю, мы могли бы избежать настоящего сражения, аккуратно взяв их на абордаж, однако наш капитан просто обожает топить неприятельские корабли. Дело еще и в том, что за уничтожение вражеского корабля Адмиралтейство выплачивает денежное вознаграждение. Так что после боя, который длился минут сорок (хотя мне показалось, что он продолжался несколько часов), мы потопили этого «работорговца». К несчастью, один из наших офицеров, мистер Хит, у которого дома осталось двое маленьких сыновей, словил пулю, выпущенную одним из наших же матросов. Ну а что касается рабов… всех их работорговцы выбросили за борт…»

Умолкнув, Колин глотнул вина. Грейс вздохнула и протянула свой бокал, который он незамедлительно наполнил. И пока она потягивала ароматную жидкость, Колин ровным голосом поведал ей о том, как умирал мистер Хит и что он рассказывал о своих детях накануне.

Закончив, Колин взглянул на нее.

– Ты в порядке?

– Да… – Грейс сжала его ладонь. – Я очень рада, что узнала о мистере Хите и его детях. А также о тех африканцах. Все это очень важно.

Кивнув, Колин продолжил читать дальше, и его голос был уже не таким бесстрастным. В целом его письмо заняло пять листов, тогда как ее уместилось на одном.

На следующий день Колин все утро занимался Дедалом, а после обеда написал письмо вдове и детям мистера Хита. Потом он отыскал очередное послание Грейс и ответил уже на него. Повествование заняло более восьми страниц, и бо́льшую его часть слушать было нелегко. Грейс плакала, и, по ее мнению, Колину тоже не помешало бы прослезиться.

На следующий вечер это все же произошло. Из его глаз выкатилась лишь пара слез, но и они были бесценны. В очередном письме Колин рассказал Грейс, каково это – впервые убить человека. Когда пуля вошла в тело того парня, тот слегка подскочил и рухнул на палубу, где и остался лежать с подвернутой ногой, уставившись мертвыми глазами в небо. Колин описал, каково осознавать, что кто-то принял смерть от твоей руки. Пусть это был враг, но у него ведь тоже есть мать.

Еще Колин поведал о том, что ему неоднократно мерещился тот первый убитый им человек – как будто он, ссутулившись, быстро шел по палубе, словно куда-то спеша, словно ему нужно было с кем-то встретиться.

И возможно, благодаря этому откровению, наступившей ночью Колину уже не снились потоки крови.

Где-то пару недель спустя Грейс проснулась посреди ночи и, приподнявшись на локте, стала разглядывать лицо Колина, освещенное лунным светом. Казалось, оно отражало все то, что с ним когда-либо происходило.

Пока она наблюдала, губы Колина изогнулись в улыбке.

– Иди ко мне, – прошептал он и притянул ее к своей груди.

Да, ему помогали и эти запоздалые письма, и сама Грейс. Она чувствовала это интуитивно. Смерть словно стояла по одну сторону, а она – по другую. Вообще каждая их близость, каждое утро, посвященное приручению Дедала, каждый час, потраченный на написание писем, каждый вечер, когда Колин читал эти письма вслух, каждый момент, когда подшучивал над ней или расспрашивал о ее творчестве, все это помогало Грейс мало-помалу перетягивать его к себе.

На сторону жизни, подальше от смерти…

Сейчас, после их затяжного поцелуя, Грейс едва могла отдышаться. Иногда им стоило лишь взглянуть друг на друга, и она в мгновение ока оказывалась под ним.

Но в эту ночь Колин не стал накрывать ее своим могучим телом, а вместо этого усадил на себя. Подобная разновидность интимного контакта была внове для Грейс – в такой позиции он уже не заслонял ее собой, не стремился защитить от возможных опасностей. Потому что уже не боялся за нее.

У Колина возникла такая же мысль, но, так же как и Грейс, он не испытывал потребности высказывать ее вслух. Теперь он вполне мог позволить своей возлюбленной восседать на нем верхом, любуясь в лунном свете ее изумительными формами и откинутой назад головой.

Да, он уже ничего не боялся. Грейс принадлежала ему, и жизнь была прекрасна. В ней не осталось места для каких-либо страхов.

Эпилог

Десять лет спустя

Арбор-Хаус

В конце лета Порции исполнялось девять лет, остальные же дети были младше ее. Все вместе они составляли целую орду, как выражались их мамы. Папы же сравнивали их с волчьей стаей.

В этот август они опять оккупировали Арбор-Хаус – все те, чьи дедушки были когда-то пиратами, но среди них Порция все равно считала себя самой главной. У нее оба дедушки были пиратами, а папа к тому же был отважным морским капитаном. А кроме того, она – старше остальных.

Море было у нее в крови, и порой по ночам, лежа в постели и прижав ухо к подушке, она могла даже слышать плеск волн.

Если это не признак того, что море у нее в крови, тогда что?