Обретение Энкиду

- Да ты же сама отправила господина в прошлое. Ты же сулила ему, что быть, мол, ему великим героем? Вот он и оказался великим героем! Да я ль в том сомневался, подруга! Кем ему еще быть, господину-то моему, как не героем! Вон какой ладный молодец!

Я помог Мурзику натянуть на меня свежую рубашку. Встал, расправил плечи. Радость еще не вполне оставила меня.

Цира, побелев, как сметана, шагнула ко мне навстречу и вдруг преклонила колени.

- Ты чего? - смутился я. Радость в моей груди вдруг разом потухла.

- Господин Энкиду, - молвила Цира. - Я обрела тебя.

Я поднял ее и поцеловал.

- Что, теперь не будешь с Мурзиком трахаться?

- Как ты велишь... - прошептала Цира. - О, я сразу увидела, сразу... Но я не ожидала, что ты - Энкиду...

- Слышь, Цирка, - спросил Мурзик, бесцеремонно плюхаясь на мой диван, - а кто такой Энкиду? Ты б хоть пояснила, а то неловко как-то... Все про него речи, а я и не ведаю, об чем беседа...

Повернувшись к Мурзику, но не ускользая из моих объятий, Цира молвила торжественно:

- Энкиду был велик и дик, он скитался по лесам и дружен был с великими древними дикими животными. Но вот однажды он встретил женщину. То была блудница, а блудницы не ведают страха - все мужчины пред ними равны. И возлег он с нею и познал ее...

- Что? - переспросил Мурзик.

- Оттрахал, Мурзик, выеб он ее, - пояснил я моему рабу.

Цира покорно повторила:

- И выеб Энкиду блудницу и взял из ее рук молоко и хлеб. И стал Энкиду как все люди. И боялись Энкиду, ибо был он велик и страшен. Но вот повстречал он Гильгамеша, и оказались они равны друг другу. И побратались они, сделались как братья... Много подвигов совершили вместе, но потом, когда настал час умирать Гильгамешу, выступил перед богами Энкиду и принял на себя смерть, что назначалась побратиму...

На глазах у Мурзика выступили слезы. Настоящие слезы.

- Вот, значит, каков он был - Энкиду, - прошептал Мурзик. И тоже преклонил колени. - Энкидугга, кур-галль хкханн, эллилль-нна!

- Эллиль-нна мес-гахк, Мурзик! - милостиво молвил я и протянул ему руку. Мурзик поцеловал мне руку. Он глядел на меня с искренним обожанием.

И тут я вспомнил магнитофонную запись. Я расхохотался. Теперь для меня в этом не было загадки. Я поливал отборнейшей бранью всех и вся, вот что я говорил. Я был Энкиду в том сне. Смертельная усталость позволила снять все барьеры, что стояли между мной нынешним и великим героем Энкиду, которым тоже был я, только сотни поколений назад.

И...

Но почему Мурзик понимает мою речь? Откуда он знает этот язык?

Я обратил пламенный взор на коленопреклоненного Мурзика.

- Кханн, Мурзик! Элль-эоа?

Он пожал плечами.

- Аратт-хаа, господин.

Я повернулся к Цире.

- Цира, - сказал я. - Слушай... ты не могла бы поработать с Мурзиком?

- Только не сегодня, - сказала она. - Ты не рассердишься, если я попрошу у тебя отсрочки на несколько дней?

- Не рассержусь, - сказал я милостиво. И засмеялся. Мне нравилось быть милостивым.

Мурзик, помедлив, встал.

- Я провожу ее, - сказал он. - Вон, вся дрожит... Устала, бедняжка.

Я не возражал, и Мурзик увел Циру к ней домой.

Я забросил работу над диссертацией. Дела фирмы вдруг стали казаться неинтересными, а вся та возня, которую вечно поднимал Ицхак, - пресной и бессмысленной. Только одно еще и держало меня на работе - часы упоения на крыше обсерватории. Я стоял, овеваемый ветрами, жопа моя тонко вибрировала под датчиками, а я рычал вполголоса:

- Арргх! Эль-эль-эль-эль!

Ицхак ворчал, что я стал работать без души. Я огрызался:

- Тебя никогда не беспокоила моя душа, Изя! Тебя только жопа моя беспокоила!

Ицхак и сам выглядел не лучше. Плоскогрудая стерва все соки из него высосала. В конце концов, я решил, что моего шефа и одноклассника пора спасать. Решение пришло на третий день после того, как я обрел в себе Энкиду, вечером, когда Ицхак в очередной раз плакался мне на судьбу. Я не стал ничего говорить Ицхаку. Просто выслушал его, выпил с ним харранского коньяка и на прощание сжал ему руки. Ицхак ушел.

Мурзик, которого никто не спрашивал, заявил, закрывая за Ицхаком дверь:

- Не иначе, приворотила она его.

Вместо того, чтобы приструнить раба, я вступил с ним в диалог.

- Что ж, к Алкуине его посылать? Или впрямь в прошлую жизнь отправить?

Мурзик пожал плечами.

- Это уж как лучше, господин...

- Я с этой девкой разберусь! - вдруг вскипел я.

Мурзик не удивился. Только сказал тихо:

- Постарайтесь на части ее не порвать, господин. Времена ныне иные. По уголовной отвечать заставят... У нас на руднике был один. Знатного, кстати, рода. Проигрался, говорит, в кости, полез к соседке - телевизор у ней был новый, хороший. Вынести хотел и продать. А соседка возьми и войди неурочно! Он перепугался, стукнул ее чем-то. А она возьми и помри! Его почти сразу повязали, клеймо на лоб - и в рудник, до скончания жизни. Быстро помер, нежный был...

- Фу, - поморщился я. - Тебя, Мурзик, послушаешь - и вообще жить не хочется.

- Это я к тому, чтоб вы поосторожнее, господин, - невозмутимо ответствовал Мурзик. И ушел на кухню кормить кошку.