Обретение крыльев

– Ангелина, я считаю вас самым близким другом, и мне трудно идти против вас, но сейчас пришло время поддерживать рабов. Придет время заняться и вопросом прав женщин, но чуть позже.

– Право нужно отстаивать, когда оно отрицается!

– Мне жаль, – откликнулся он.

За окном сильный порыв ветра вспенил листву на березе. Звуки и запахи донеслись до меня сквозь открытое окно, и мне вдруг вспомнилось, как я играла под дубом на заднем дворе нашей усадьбы, складывая из шариков брата слова: «Сара беги». И как из коровника выволокли рабыню и отстегали кнутом. Я не кричала, не издала ни звука. Не сказала ничего.

Потом о главной проблеме заговорил пожилой мистер Райт:

– Меня огорчает, что ажиотаж вокруг женского вопроса вредит нашему делу. Он грозит расколом движения за аболиционизм. Не думаю, что вы этого хотите. Мы лишь просим вас ограничить свою аудиторию женщинами и в дальнейшем воздерживаться от разговоров о реформе в женском вопросе.

Затыкать рот сестрам Гримке – неужели это никогда не прекратится? Я посмотрела на мистера Райта, потирающего подагрические пальцы, потом на Джона и Теодора – хороших парней, которые хотели сдержать нас, разумеется, деликатно, по-доброму, во благо отмены рабства, ради нашего собственного блага, ради их блага, во имя всеобщего блага. Все это было так знакомо. На нас хотели надеть намордник.

За время беседы я вставила только одну реплику, и теперь мне казалось, вся моя жизнь прошла в попытках извлечь голос, который изменил мне в тот далекий день под дубом. Взбешенная Нина перестала спорить и взглянула на меня, словно умоляя сказать что-нибудь. Я поднесла палец ко рту, дотронулась до чуть припухшей губы и почувствовала, как кипевшее во мне все лето, да, пожалуй, всю мою жизнь, негодование выливается в жесткие округлые слова.

– Как вы можете просить нас идти на попятную? – начала я, поднимаясь на ноги. – Повернуться спиной к себе самим и своему полу? Разумеется, мы не хотим раскола движения – одна мысль об этом огорчает, – но, пока мы под пятой у мужчин, мы мало чем можем помочь рабам. Делайте, что считаете нужным, – контролируйте нас, лишайте поддержки, – мы все равно продолжим работу. А теперь прошу, господа, освободить нас от вашего присутствия.

* * *

В ту ночь я начала сочинять свой второй памфлет «Письма о равенстве полов», работала до рассвета. Первая строчка сложилась у меня в голове, пока мужчины пытались разубедить нас. «Каким бы ни было моральное право мужчины на поступок, таково же моральное право женщины. Она облечена Создателем теми же правами, теми же обязанностями».

Подарочек

Весной в доме затеяли большую уборку и проветривание. Каждый вечер мы возвращались в нашу комнату в подвале, проработав весь день со щеткой и метлой, и падали в постель. Первое, что я видела, – рама с лоскутными одеялами, единственная надежная крыша над головой. Я думала о вещах, спрятанных там, – мамином одеяле с историей семьи, деньгах, книжечках Сары, ее письме, в котором она обещает освободить меня, – и засыпала, счастливая, при мысли, что мои сокровища со мной.

Однажды в воскресенье утром я опустила раму. Скай молча наблюдала, как я провожу рукой по красному одеялу с черными треугольниками, нащупываю зашитые внутри деньги. Я развернула муслиновую тряпочку, в которой хранилась брошюрка Сары, рассмотрела ее, потом снова завернула. После чего расстелила одеяло преданий на раме, и мы со Скай стояли и рассматривали историю матушки. Я положила ладонь на второй квадрат, что изображал женщину в поле и летящих у нее над головой рабов. Ветер нес с собой надежду.

Мы не услышали за дверью маленькую госпожу. Замок, который был на двери при маме, давно сняли, а маленькая госпожа не постучала. Она влетела в комнату:

– Я иду в церковь Святого Филипа, и мне нужна бордовая накидка. Ты должна была починить ее. – Она перевела взгляд на раму. – Что это такое?

Я попыталась загородить раму.

– Верно, я и забыла про вашу накидку.

Я старалась отогнать мотылька от пламени, но Мэри оттолкнула меня и принялась рассматривать розовые, красные, оранжевые, фиолетовые и черные цвета на одеяле. Матушкины цвета.

– Займусь вашей накидкой прямо сейчас. – Я сняла веревку с крюка, чтобы поднять раму, пока хозяйка не догадалась, что перед ней.

Но она подняла руку:

– Подожди. Ты так спешишь спрятать это от меня.

Я прикрепила веревку на место, и сердце у меня затрепетало. Скай еле слышно напевала тонким голосом. Я хотела приложить палец к губам, но после истории с намордником не хватило духу шикнуть на нее. Пока маленькая госпожа, прищурившись, рассматривала один квадрат за другим, словно читала книгу, мы со Скай переглядывались. Там была вся жизнь матушки. Наказание стоянием на одной ноге, порки, клеймение, выбивание зубов молотком. Тело матушки, расчлененное на раме на куски.

Муслиновая тряпочка с книжкой Сары лежала на виду, к тому же можно было различить очертания пачек денег под подкладкой. Мне хотелось убрать все, но я не пошевелилась.

Мэри повернулась ко мне, ее лицо осветилось утренним светом, и черные зрачки превратились в точки.

– Кто это сшил?