Обретение крыльев

Он отложил в сторону счетную книгу и посмотрел на меня с робкой, беззащитной улыбкой. Уже несколько месяцев он не прикасался ко мне. Осенью Израэль часто брал меня за руку или обнимал за талию, когда мы поднимались по холму от пруда. Потом наступила зима, прогулки прекратились, и он ушел в себя, словно впал в зимнюю спячку. Я не понимала, что случилось, пока однажды в январе Кэтрин не объявила, что наступила вторая годовщина со смерти Ребекки. Она с угрюмым оживлением объясняла, как глубоко скорбит ее брат – этой зимой даже сильнее, чем в прошлом году.

– Ладно, устройте пикник, но без праздничного торта, – разрешил Израэль.

– Я и не мечтаю о чем-то столь депрессивном, как торт, – поддразнила его я с улыбкой, и он открыто рассмеялся.

– Вы тоже приходите, – добавила я.

Он перевел взгляд на медальон, лежащий на столе, – тот самый, с нарциссами и выгравированным именем его жены.

– Возможно, – ответил он. – У меня очень много работы.

– Что ж, постарайтесь все же присоединиться к нам. Дети будут рады.

Я ушла, стараясь не сердиться на его изменчивый нрав: сегодня он мог обнимать меня, а завтра стать холодным и неприветливым.

Сейчас, глядя на белую скатерть, расстеленную на лужайке, я ощущала даже не разочарование – гнев. Он не пришел.

Мы с Кэтрин разложили угощение из корзины – дюжину вареных яиц, морковь, две буханки хлеба, яблочное повидло и мягкий сыр, который Кэтрин сама делала из сливок. Дети сорвали на опушке леса пучок мяты и растерли листья между пальцами. В воздухе разлился свежий аромат.

– О-о! – воскликнула Кэтрин.

Она смотрела в сторону дома, откуда к нам по бурой траве широкими шагами шел Израэль.

Мы ели, сидя на земле и глядя на яркий небесный купол. Когда с едой покончили, Кэтрин достала из корзины имбирный пряник, разрезала его и сложила куски пирамидой.

– Верхний кусочек тебе, Бекки, – сказала она.

Было очевидно, что Кэтрин любит эту девочку и остальных детей. Мне стало стыдно за нехорошие мысли о ней. Дети расхватали пряник и разбежались – мальчики к лесным зарослям, а девочки стали собирать первые пробивающиеся из земли цветы. Кэтрин собирала посуду, и тут я совершила ужасную ошибку.

Опершись на локти, я прилегла на расстоянии вытянутой руки от Израэля. Чувствовалось, что он очнулся от зимней спячки, что ему хорошо. Кэтрин сидела к нам спиной; взглянув на Израэля, я снова заметила в его глазах тоскующее выражение, увидела печальную и в то же время пылкую улыбку. Он осмелился протянуть ко мне руку и зацепиться мизинцем за мой мизинец. Такой пустяк, наши пальцы переплелись, как лозы, но я судорожно вздохнула.

Кэтрин обернулась на звук, посмотрела на нас через плечо. Израэль отдернул палец. Или это я отдернула свой?

Женщина устремила на него взгляд:

– Этого я и боялась.

– Это не твое дело, – отрезал он.

После встал, с сожалением улыбнулся мне и пошел вверх по холму.

Кэтрин заговорила не сразу, но когда я попыталась помочь ей упаковать корзину, она сказала:

– Вы должны съехать от нас и найти другое жилье. Вам не подобает оставаться здесь. Я поговорю с Израэлем о вашем отъезде, но лучше вам уехать самой, не заставляя его вмешиваться.

– …Он не станет просить меня уехать!

– Мы должны вести себя согласно нормам пристойного поведения, – заявила она, неожиданно прикрыв ладонью мою руку. – Мне жаль, но так будет лучше.

* * *

Мы все, одиннадцать человек, сидели на скамье в молитвенном доме на Арч-стрит – восемь детей Моррисов, подпираемые с одной стороны Израэлем и с другой – Кэтрин и мной. Я считала, что всем семейством на «собрании с богослужением и деловой частью» торчать не обязательно. По сути, это было чисто деловое собрание. Такие проводились ежемесячно, но я обычно оставалась дома с детьми, а ходили на них Израэль с Кэтрин. В этот раз Кэтрин настояла, чтобы присутствовали все.

Кэтрин не стала терять время, а сразу обратилась к Израэлю после пикника, но он стоял на своем – я должна остаться в Грин-Хилле. Если случай с медальоном охладил наши с Кэтрин отношения, то мой отказ уехать и нежелание Израэля поддержать сестру ожесточили их. Я лишь надеялась, что со временем она смягчится.

В молитвенной комнате стояла женщина, открывшая собрание стихом из Библии. Среди нас она была единственным священнослужителем-женщиной. Выглядела она не старше меня, лет на тридцать, – молодой возраст для такой должности. Впервые я слушала ее выступление в молитвенном доме едва ли не с благоговением. И даже слегка завидовала ей. Я вполне уяснила себе суть веры квакеров, но до сих пор воздерживалась от выступлений на собраниях.

Началась деловая часть, и члены общины принялись обсуждать свои рутинные дела. Двое сыновей Израэля молча пихались, а младший уснул. «Как глупо со стороны Кэтрин притащить их сюда», – подумала я.

Кэтрин встала, поправила шаль на хрупких плечах:

– Дух Святой призывает меня поделиться с вами моим затруднением.

Я вскинула голову, посмотрела сначала на решительный подбородок Кэтрин, потом – на Израэля в дальнем конце ряда, он тоже казался удивленным.