Брота сидела на румпеле, на этот раз без меча — перевязь было бы неудобно носить под платьем. Томияно и еще один матрос поднялись на бак и возились с кабестаном, вероятно, пытаясь освободить застрявшую якорную цепь. Оба были в коричневых набедренных повязках, но у капитана был также кожаный пояс, на котором висел кинжал, символ его должности. Все остальные были не вооружены; никакого оружия вообще не было видно.
— Когда я поднялся на борт и расплачивался с Бротой, вокруг толпились люди. У них было оружие за спиной?
— Да, милорд брат. Длинные ножи.
— Ты не заметил, куда они потом их дели?
— Нет, — раздраженно ответил Ннанджи. — Они не слишком-то вежливы, верно?
На пассажиров никто почти не обращал внимания, но Уолли заметил несколько презрительных взглядов, не предназначавшихся для его глаз. Видимо, работы в трюме закончились, и двое снова закрыли люки досками. Они прошли мимо двух воинов несколько раз, казалось, даже их не замечая.
— Они не слишком дружелюбны, — согласился Уолли. — Что там говорил капитан, когда чуть не собирался меня прирезать? — Потом он быстро добавил:
— Тихо! — когда Ннанджи набрал в грудь воздуха. Томияно тогда кричал, так что и Ннанджи собирался было закричать.
— О. Верно. «Ни один проклятый сухопутный воин никогда больше не ступит на мою палубу! Я поклялся в Йоке, что…» Это все, что я слышал.
Уолли кивнул.
— Я это тоже слышал. — Там, в селении, женщины были нервными, раздражительными и чересчур дружелюбными. Этот речной народ вовсе не был дружелюбен, и вместе с тем он ощущал определенное сходство. Опять-таки, слишком напряженной была атмосфера.
Было, однако, одно исключение. Девушка в желтых лентах соскользнула с каната и грациозно направилась в сторону носа. Она была чересчур стройной, и походка ее была слегка подпрыгивающей, но это, похоже, не имело значения — Ннанджи снова зарычал. Если она пыталась привлечь его внимание, ей это удалось на все сто. Она была моложе, чем сначала показалось Уолли, примерно возраста Куили, и она была высокой, смуглой и соблазнительной.
Ннанджи вздохнул, продолжая плотоядно смотреть ей вслед.
— Девочка — первый класс.
— Попробуй посмотреть на других матросов, подопечный.
— Другие для меня слишком молоды. Вероятно, мне следовало бы…
— Я имел в виду мужчин.
Ннанджи нахмурился.
— На что я должен смотреть, милорд брат?
— На шрамы. — Крохотные отметины на плечах и ребрах, как правило, с правой стороны — старые царапины и недавние синяки.
Ннанджи мечтательно стоял, опершись спиной на планшир. При словах Уолли он подскочил и уставился на матросов, пока его глаза не подтвердили то, что тот только что сказал. Он начал быстро произносить сутры. Пятнадцатая: штатскому не позволено притрагиваться к мечу, за исключением крайней необходимости. Девяносто пятая: ему никогда не позволено брать в руки рапиру. Девяносто девятая: никогда, никогда, никогда штатский не может упражняться в фехтовании на рапирах или палках… Он замолчал, потрясенно глядя на Уолли.
— У женщин они тоже есть, — мягко сказал Уолли. — Подозреваю, что каждый на этом корабле владеет мечом.
— Но Брота — воин! Это отвратительно, милорд брат!
— И вместе с тем вполне здраво. Корабли — добыча пиратов, не так ли? Посреди Реки гарнизон на помощь не позовешь.
Реакция Ннанджи удивила Уолли. Вероятно, он сам не замечал шрамов, поскольку привык видеть их у своих друзей, но Уолли ждал объяснений. Возможно, именно по этой причине Томияно был не расположен пускать воинов на борт. Однако отметины имелись на теле каждого взрослого, которого удалось увидеть Уолли, и в любом порту имелись воины, которые могли их заметить. В некоторых отношениях Ннанджи был столь же простодушен в отношении Мира, как и Уолли, и, вероятно, о многих вещах ему не приходилось слышать в казарме. Например, о шрамах у моряков.
— Тебе не нравится, что я их осуждаю?
— Ох, Ннанджи, Ннанджи! Подумай! Брота и я обменялись рукопожатием. Мы своего рода гости. Это все, что разделяет нас и рыбу за бортом. У меня есть богатство за спиной, и еще одно в волосах. А теперь — будь вежлив с моряками, ладно?
Ннанджи не в состоянии был оценить опасность, кроме как исходящую от других воинов, но с тревогой посмотрел на освещенную солнцем воду по обе стороны корабля, на далекую полоску берега. Несколько рыбацких лодок с правого борта были единственными признаками человеческой жизни.
— Сколько человек в команде?
Ннанджи покачал головой.
— Пока что я видел пятерых мужчин, шесть женщин, пять подростков и полдюжины детей. Похоже, это почти все. Я
— Да, милорд брат.
— Теперь — где они прячут ножи?
— Ножи? — Ннанджи встревожился еще больше.
Он осторожно окинул взглядом палубу. Уолли никогда не видел его столь обеспокоенным; вероятно, сухопутный воин начинал понимать, какой ловушкой может оказаться корабль. Через несколько минут он начал что-то бормотать, раскладывая свои рассуждения, словно карты: