Обретение Родины

— Разумеется, весь этот план может стать реальным только в том случае, — после короткой паузы снова заговорил генерал, — если венгерские части немедленно перейдут на нашу сторону. Через два дня будет поздно, и, к сожалению, это дорого обойдется Венгрии. Потому-то и должны мы предпринять последнюю попытку, но при условии, что риск ее вы возьмете на себя. Кстати, он не так уж и велик. Сейчас девятнадцать тридцать пять — семь часов тридцать пять минут. Если вы согласны с моим планом, мы немедленно оборудуем в Верецке вашу ставку, и вы нынче же ночью сможете в нее переехать. Для личной вашей охраны выделю вам роту автоматчиков и двадцать гонведных офицеров. Прежде чем двинуться в Верецк, вы обратитесь с новым призывом к венгерской армии, приказывая всем дивизионным командирам выслать своих уполномоченных в вашу ставку в Верецке. Если это обращение возымеет действие и командиры частей вам станут повиноваться, нам удастся спасти сотни тысяч венгров от гибели, а Будапешт — от ужасов осады.

— Полковник Кери и подполковник Чукаши-Хект тоже могут ехать со мной в Верецк? — спросил Миклош, который никогда не интересовался существом дела, останавливая свое внимание лишь на второстепенных подробностях.

— Не рекомендую вам, господин генерал-полковник, брать с собой господ Кери и Чукаши! — подчеркнуто произнес член Военного совета. — Я прикомандирую к вам старшего лейтенанта Олднера, а майор Балинт проводит вас до Верецка.

Второе обращение Миклоша получилось гораздо длиннее первого. Два часа подряд трудились мы над его составлением, но теперь уже не с Кери, а непосредственно с Миклошем. С ним работа шла значительно медленнее. Правда, относительно содержания у Миклоша не находилось никаких принципиальных возражений, но он рвался употреблять такие выражения, которые сделали бы весь текст не только неэффективным, но даже смешным. Так, например, он всячески настаивал, чтобы в письмо была включена следующая фраза: «Еще с детских лет мечтал я о героической смерти и ныне счастлив, что могу в ваших рядах пролить кровь за Тису, за Дунай, за венгерский Великий Альфёльд» [50]. Заявить прямо, в лоб, что это глупо и нелепо, я не мог, а все деликатные возражения до Миклоша не доходили. На мое счастье, генерал почувствовал себя усталым и, махнув рукой, сдал позиции. Первые пятнадцать тысяч экземпляров обращения вышли из типографии уже к полуночи. В два часа ночи мы сели наконец в машину. Володя с ротой охраны выехал в Верецк раньше, а отбор и вооружение двадцати венгерских офицеров было поручено Тюльпанову.

В девять часов утра двадцать гонведных офицеров будут на месте, в Верецке! — заверил Тюльпанов Миклоша.

* * *

Сегодня, двадцатого октября, в шесть часов двадцать минут утра мы прибыли в Верецк. Миклош был явно удручен, узнав, что его штаб-квартира будет находиться в походных палатках, правда, весьма просторных и удобных. Но, удостоверившись лично, что в селе не осталось ни одного целого дома и что его собственный шатер оборудован, принимая во внимание место и обстановку, комфортабельно и уютно — с ковром, зеркалом, электрическим светом, — генерал успокоился и лег спать.

Я разъяснил начальнику караула его обязанности и вместе с Володей сел в джип.

— По селу проезжай помедленней, — попросил я шофера.

В детстве, года сорок три — сорок четыре тому назад, когда я учился в Сольве и только-только начинал постигать грамоту, таблицу умножения и ту истину, что первый венгр у нас в стране Франц-Иосиф, мне частенько в воскресный день случалось выбираться вместе с родичами на прогулку в Верецк. Я знал в нем каждый дом и каждый сад… Теперь тут не было ни домов, ни садов! Одни развалины да обугленные головни. Не осталось, пожалуй, и ни одного жителя: ни в домах, так как не было самих домов, ни на улице никто не показывался. Очевидно, когда половина жителей села ушла к партизанам, фашисты в отместку истребили другую половину. От выгоревших садов несло трупным смрадом.

Я разыскал место «Красной корчмы», в которой, по свидетельству устных преданий и былин, Ференц Ракоци впервые пожал руку босоногого Тамаша Эсе. Но и эта корчма оказалась сожженной. Причем, видимо, уже давно. На ее развалинах буйно разрослась высокая крапива.

Машина въехала в Верецкое ущелье. В детстве на меня всегда сильно действовал вид этих легендарных мест, и я с какой-то особой гордостью говорил об этом «бранном пути». С тех пор Верецкое ущелье в самом деле превратилось в дорогу войны. И вот теперь…

Я счастлив… Но почему-то очень щемит сердце.

К югу от нас полыхают огни. За два дня немцы взорвали все укрепления неприступной «линии Арпада», возводившиеся ими на протяжении двух лет, и во многих местах подожгли лес. На юге пылает Волоцк. А немного поодаль, если не ошибаюсь, Оссайская лесопилка.

Близ ущелья, над северным его входом, возвышается скала. На ней в 1896 [51]году венгерские власти высекли огромными буквами два слова:

ТЫСЯЧА ЛЕТ

Скала стоит по-прежнему, но высеченные на ней гордые слова исчезли.