Обретение Родины

Лейтенанты Тот и Олднер искали среди военнопленных настоящих коммунистов.

Мартон Ковач оказался членом будапештской организации нелегальной Венгерской коммунистической партии. В 1938 году он четыре месяца просидел в тюремной камере в Ваце.

Даниэл Шебештьен до 1936 года работал на кирпичном заводе в Берегове и состоял членом Чехословацкой коммунистической партии. В 1936 году он уехал сражаться в Испанию. Когда освободительная борьба испанского народа была потоплена в крови, Шебештьена на целый год задержали во Франции, в лагере для интернированных.

Выйдя оттуда, после долгого, полного приключений пути, где поездом, где пешком, он достиг наконец родного Берегова, в котором уже свирепствовали жандармы Хорти. Тайком пробравшись в Ужгород, Шебештьен под чужим именем полгода проработал на мебельной фабрике. Весной 1941 года его арестовали. До нынешнего дня ему так и не удалось узнать, кто его тогда предал. Однако факт оставался фактом: жандармам про него было известно буквально все. Сначала его препроводили в Берегово, оттуда в Кошице, потом в Печ.

В Пече ему была устроена очная ставка с двумя шахтерами, которых он никогда и в глаза не видел. Шебештьена подвергли страшным пыткам, стараясь вырвать у него признание о том, где он прежде встречался с этими шахтерами, при каких обстоятельствах происходила встреча и кто переправил их в Испанию.

Тщетно твердил Шебештьен, что сражался в Испании рядовым бойцом бригады генерала Лукача. Ему припаяли обвинение в том, что, будучи офицером республиканского правительства, он приказал казнить восемь священников и одного бывшего королевского министра. Пять месяцев отсидел Шебештьен в одиночке, после чего был переведен сперва в Будапештскую тюрьму, затем в Тапиошюй, в роту политических штрафников.

Потом он попал в Киев. Там после четырехмесячного пребывания среди штрафников один знакомый прапорщик, до войны учительствовавший в соседнем с Береговом селе Бучу, помог ему перевестись рядовым гонведом в строевые части. Несколькими неделями позже прапорщик этот был повешен немцами в Полтаве. А Шебештьен так и остался гонведом.

В Давыдовке Шебештьен встретил бывшего землекопа Андраша Немета, который, как это было удостоверено, уже одиннадцать лет состоял членом коммунистической партии. Немет тоже представил двух коммунистов: шахтера из Шалготарьяна и уйпештского [10]кожевника. Мартон Ковач рекомендовал Йожефу Тоту молодых рабочих-будапештцев, которые были посланы без всякого предварительного обучения прямо на фронт, и только за то, что осмелились покритиковать руководство венгерской социал-демократической партии, а один из них, по имени Антал Микеш, назвал однажды на собрании лидера этой партии Кароя Пейера агентом Гитлера.

Вот эта горстка людей и составила основное ядро активистов школы, организованной в Давыдовке майором Балинтом для трехсот венгерских военнопленных. Подбором слушателей для школы занимались Шебештьен, Ковач и Андраш Немет. Балинт рекомендовал им набирать слушателей главным образом из батраков и крестьян-бедняков, не худо было бы также, посоветовал он, привлечь и нескольких молодых офицеров запаса.

Занятия происходили в церкви — госпиталь перебрался из нее в здание бывшего сельского клуба. В церкви было просторно, но холодно. Кроме того, слушателям приходилось все время стоять. Балинт раздобыл соломы и приказал застлать ею ледяной пол.

Майор Балинт ежедневно читал по две лекции. Утром он выступал по теме «Цели Советского Союза в настоящей войне», а вечером — с докладом о характере землевладения в Венгрии. Он привел конкретные факты относительно распределения земли между бедняками и помещиками.

Желающих выступить по докладу на первую тему оказалось всего двое: Ковач и Шебештьен.

После второго доклада слова попросили сразу пятеро. Это были бедные крестьяне и батраки. Конечно, то, что они говорили, не имело прямого отношения к докладу, однако в речах их было немало интересного. Люди эти рассказали о грязных делишках управляющих имениями и секретарей сельских управ, о жандармах и реквизициях, о ростовщичестве и алчности кулаков-мироедов.

Батрак из Задунайщины Берци Дудаш, высокий костлявый человек лет за тридцать, с медлительными неуклюжими движениями, сначала говорил вяло, с трудом выдавливая слова. Но вскоре он так разошелся, что невозможно было его остановить. Этот смуглолицый, с каштановым чубом гонвед рассказал о том, что в самом начале войны в имении герцога Фештетича близ Кестхея по приказанию милостивого герцога — он так и выразился: «милостивый герцог» — были введены телесные наказания. Все попадавшие в течение недели в список провинившихся подвергались публичной порке в воскресенье утром, перед началом церковной службы.

— А делалось это так, — говорил вошедший в раж Дудаш. — Заставят, значит, батрака обхватить руками тополь, и двое извергов, кучер господина управляющего и кучер его преподобия, по очереди лупят несчастного розгами по голому месту пониже спины. Случалось, заставлял милостивый герцог пороть и баб…