Обретение Родины

— Как бы не так! — Румын сплюнул и продолжал: — Румынские офицеры вбивали людям в голову всяческие бредни: коммунисты, мол, отбирают у венгерских крестьян землю и передают ее венгерским графам и баронам. Вот, дескать, почему и надо воевать с коммунистами. Ну и шел румынский бедняк с оружием на венгерского бедняка. Озверел, когда услышал, что землю ему обещают! Эх, кум, да понимаешь ли ты, что такое земля? Крестьянин готов богу молиться не только на того, кто ее даст, но и на того, кто ею лишь поманит. И господа это знают! А народ между тем все ждет да ждет, появится же наконец кто-то и даст ему на самом деле землю!.. Если бы хоть один-единственный разок пришло вдруг человеку в голову, что ожидать, пока дадут, нечего — надо брать самому!.. Ведь у господ только аппетиты большие, а силенок то не ахти. Да и числом их не так уж много. Зато нас, бедноты… Больше чем звезд на небе! Одна беда — глупы еще. Ну, да слушайте, что дальше-то было! Война, стало быть, закончилась, победил король. Землю у венгерских графов, баронов и банкиров действительно отняли.

— Значит, все-таки отняли? — переспросил кто-то из словаков.

— Отобрали… Но, взяв у венгерского графа, отдали румынскому барону.

— А вам?

— Нам?.. Досталась самая малость, притом худшая из худшей. Сколько сил и труда пришлось затратить, сколько лишений перенести, прежде чем привели эту землю в маломальский порядок. А потом ее оттягал банк. В девяти случаях из десяти тем дело и кончилось. Кое-кто пробовал протестовать, требовать того, что обещали король и попы, но против крестьян были тут же высланы жандармы. Эх! Знали бы вы, как умеет мучить бедноту румынский жандарм!

— Не злее, чем венгерские «петушиные перья» [21]!

— Гм… Не сердись, братец, но, как я полагаю, все же нет на свете зверя свирепее румынского жандарма. Стоит бедняку вымолвить хотя бы одно словечко…

— Ну, наш венгерский и этого ждать не станет. Ты еще рта не успел раскрыть, а он тебя по зубам. Да еще как!

— И у нас жандармы не из ангельской породы! — вставил словак.

* * *

Вскоре положение румынских военнопленных в корне изменилось.

В один прекрасный день прибыли в лагерь два румынских офицера и какой-то штатский. Этому событию сначала никто особого значения не придал. Румынских гостей сопровождал советский майор. Под вечер, лишь только военнопленные вернулись с лесных делянок, гость в штатском зашел к своим соотечественникам, представился им и довольно долго беседовал с ними.

Он пробыл у них до самого отбоя, причем не столько сообщал какие-нибудь новости, сколько интересовался, как им живется, как они хотели бы жить в дальнейшем, а главным образом допытывался, что думают военнопленные относительно того, как изменить жизнь румынского народа. На этот последний вопрос последовало множество самых разнообразных ответов — одни дополняли друг друга, иные в корне противоречили один другому.

Румын в штатском был высокого роста, плечистый, с большими черными глазами и длинным прямым носом. Руки у него были крепкие, рабочие. Он оказался заядлым курильщиком, но табаку с собой не захватил, и военнопленные предлагали ему на завертку собственного. Он не отказывался, с благодарностью вертел самокрутку, закуривал. В десятом часу вечера тихо попрощался и ушел.

На другой день рано утром румынские военнопленные были оповещены, что в десять часов для них назначен сбор в клубе. Весть эту принесла в бараки секретарь-машинистка майора Филиппова. К слову сказать, она была родом из Молдавии и сносно говорила по-румынски.

— Приходите все до одного! — заявила она радостно, чему-то улыбаясь.

— Никак, шоколад будем получать? А может, цуйку? — шутили военнопленные и тоже смеялись.

Смеялись даже громче, чем хотели. Ведь стоит военнопленному увидеть женщину, как его сразу бросает в дрожь. Он уже готов смеяться и плакать.

— Кое-что получше! Много, много лучше!

— Лучше цуйки? Трудно поверить!

Румыны отправились в клуб без конвоя.

Там тоже не было караула.

Советский офицер, тот самый гвардии майор, что прибыл в лагерь с вечера, неожиданно обратился к пленным на чистейшем румынском языке. Он тоже оказался румыном. Живя в Москве, он с первого же дня войны добровольно вступил в Красную Армию и участвовал в Сталинградской битве. Сражался против гитлеровских войск.

Обо всем этом румынские военнопленные узнали позже, а пока, в клубе, майор лишь объявил, что с ними будет говорить один из руководителей Румынской коммунистической партии, и попросил внимательно выслушать то, что он скажет.

На сцене стоял длинный, покрытый красным полотнищем стол, за которым сидели два румынских офицера и тот самый штатский, которого накануне вечером пленные угощали табаком. Именно он и оказался представителем Румынской компартии.

Как только майор закончил свое вступительное слово, поднялся штатский.

Он начал с того, о чем услышал накануне от пленных.