Обретение счастья

— За кораблем! За ним вслед! Догоним ли?

— Догнать немудрено, барин, — откликнулся старик извозчик и, быстро подобрав вожжи, стегнул лошадь. — А вдруг да на Кронштадт вышел? Что же мы до Кронштадта, барин, гнаться за ним будем?

— До Кронштадта! — подтвердил, не задумываясь, Симонов.

В этот час ему не терпелось скорее попасть на корабль, и он вдруг забеспокоился: может быть, не через две недели, а раньше уйдет экспедиция? Где тогда искать «Мирный»?

Извозчик участливо покосился на седока, опросил:

— Из сочинителей будете?

Он не мог знать о том, что Симонов действительно некогда писал стихи и даже собирался посвятить себя литературе.

— Почему, братец, думаешь?..

— Художников уже воэил на корабль, на Охту, a сочинители — те всегда спешат и не поспевают во-время.

— Нет, не сочинитель я! — просто ответил Симонов и замялся: — По звездам я, по небу!.. Об астрономии слыхал, старина?

— По звездам! — повторил извозчик. — Так ведь я и говорю: сочинитель, значит!

Симонов не стал разубеждать его. Он увидел, как в одну сторону с ними, указывая рукой на корабль, пронеслись в колясках какие-то люди.

— Ишь, тоже видать причастные к плаванью, — неодобрительно фыркнул извозчик. — Спешат, прости господи! К такому делу серьезный человек отправится спозаранку!

Ехать долго не пришлось. Корабль остановился против здания Адмиралтейства. Вскоре дежуривший на пристани матрос доставил Симонова к борту «Мирного», крикнул знакомому из марсовых:

— Штатский тут, из господ, передай офицеру!

Над бортом взметнулась и упала веревочная лестница.

— Лезьте, ваше благородие! Да придержите шляпу, как бы не снесло, — оказал матрос.

Симонов довольно ловко карабкался по легкому трапу и лишь раз, ощутив себя на высоте крыш, оглянулся: набережная зеленела газонами, поблескивал булыжник, у адмиралтейского подъезда плясали, выбивая искры из камня, рысаки.

— Пожалуйте руку! — сказал кто-то Симонову сверху и помог ему вступить на палубу.

В эту ночь астроном, засыпая на корабле, пробовал разобраться во всех впечатлениях дня, из которых самым сильным была встреча с Лазаревым. Ученый повторял слова лейтенанта о том, сколь нужен он, Симонов, на корабле и внушал себе, что сделал правильно, иичего не сказав Лазареву ни о невесте, ожидавшей его в Казани, ни о своих страхах перед морем. Симонову казалось, что он, физик-магистр, в чем-то уподобился всего лишь гардемарину и нет в этом печали: мир открывается перед ним заново, и звезды, которые рассматривает он в телескоп, все более становятся для него путеводными! Корабль шел в Кронштадт.

Глава восьмая

Не пышна, но уютна была здесь прибранная к рукам северная природа: аккуратные садики с деревьями-недоростками и подрезанной травой вокруг кирпичных домиков с островерхими крышами, чистенькие лерелески на взморье… Толкуют, что будут возведены крепостные стены в Кронштадте и увеличен гарнизон, но пока тих и малолюден этот мощенный булыжником чинный городок. Пахнет смоляными канатами, дымом береговых костров, хвоей и… цветниками. Только в дни прихода кораблей городок походит на бивуак. На улицах толпятся кучера и дворовые. Коляски заполняют небольшую Александровскую площадь. Сбитенщики стоят в ряд возле ограды. И сейчас провожать корабли приехали из разных городов родственники и друзья уходящих в плаванье. В местной газете поэт, скрывшийся под инициалами «Н. П.», возгласил:

Моряков российских провожая,
Честь России им Кронштадт вверял…

В далекий путь отправлялись две экспедиции: шлюпы «Открытие» и «Благонамеренный» под командованием Васильева и Шишмарева на поиски морского пути в обход Северной Америки от Берингова пролива в Атлантический океан и вторая, руководимая Беллинсгаузеном и Лазаревым, к загадочному Южному полюсу. В ее состав входили «Восток» и «Мирный».

Последним прибыли на корабли: священник Дионисий и живописец Михайлов, командированный Академией художеств. Священника упорно не хотели брать, не раз писали о том Адмиралтейству, отговариваясь отсутствием подходящего места: он занял каюту штурмана.

— Где командир? — басисто спрашивает иеромонах вахтенного матроса Батаршу Бадеева. Матрос и иеромонах — оба смуглые, налитые силой, бородатые.,

— Его благородие на берегу!

— А капитан Беллинсгаузен у себя?

— Нет его. — Старик мотнул головой, не зная, как величать священника. Но доверившись ему, сказал: — У государя, в Царском Селе. Нынче с утра уехали.

— Все-то ты знаешь! — удивился Дионисий. — А я здесь, брат, как на пустыре. Не бывал в море, не знаю морских порядков. Тебе, как старому человеку, говорю. Другому бы не открылся.

Матрос, боясь обидеть, осторожно спросил:

— А вы, батюшка, на все время к нам? Как же это, по своей воле?

— По своей и по божьей! — ответил иеромонах. И, желая расположить к себе старика, добавил: — Али не рад? Как же без духовного сана на таком корабле? Давно служишь-то?

— Лет двадцать. Человек я господина Крузенштерна, с ними ходил в первую кампанию.

— Его дворовый и матрос? — переспросит Дионисий.