Обретение смысла во второй половине жизни

То, что нам доводится испытывать страдания, – плохая новость для фантазий Эго о своем полновластии. Есть и хорошая новость для души – то, что нам доводится испытывать страдания. Подобное страдание способно подвести к радикальному пересмотру жизни, ее смысла и направления. Так часто мне доводилось встречать пациентов, до мелочей знавших, что следует делать, какие решения принимать, но по вполне понятным причинам боявшихся отвержения со стороны других, одиночества и, более всего, роста и принятия на себя полноты ответственности за свою жизнь. Нередко их случаи представляли собой бегство от этого неминуемого свидания со своей душой; в отдельных случая они сознательно соглашались пострадать, чтобы родиться заново и прийти к возрожденным отношениям с душой. Проекции, если внимательно к ним приглядеться, не могут не ограничивать жизнь в силу узости своих рамок; психологический рост открывает перед нами горизонты, делает жизнь интереснее, а еще помогает создавать меньше проблем для окружающих.

Считаете ли вы и почему, что нужно многое скрывать от других и от себя?

Кто из нас не приучился таиться, узнав, что открыться – значит подвергать себя риску? Чем меньше поддержки от внешней среды, чем больше проблем и забот в семье, тем дороже обходится ребенку проявление своих природных нарциссических нужд. Как следствие, дети в своем большинстве учатся защищаться, искать способ тайком удовлетворять свои психологические нужды или вообще оставлять их без удовлетворения. На деле же ребенок порой вообще теряет связь со своими нуждами и в дальнейшей жизни, словно хамелеон, пытается всякий раз подстроиться под требования окружающих. Вот так получается, что многие из нас всю жизнь остаются чужими сами себе. Сигнал, сообщающий ребенку о его бессилии, от частого повторения заучивается на всю оставшуюся жизнь, принося в дальнейшем ощущение, что открытое и прямолинейное самовыражение – непозволительная роскошь. Но снова же тут нечего ждать разрешения – во взрослом возрасте нужно действовать самому. То, что прежде сходило за добродушие, дух товарищества, «хорошее отношение», становится во второй половине жизни неприемлемой обязанностью. Этот рефлекс аккомодации, адаптации, столь необходимый для ребенка, для взрослого превращается в ежедневную жертву своей цельностью – и тут уж нет ничего «хорошего». Когда мы приходим к пониманию, что правда, верней, то, что мы считаем правдой, заключена внутри нас, мы должны жить ею, и ее отрицание может навредить и нам, и тем, кто нас окружает; в таком случае у нас куда лучше получится говорить прямо и откровенно. Отречение же от своей правды – это насилие над душой, а душа всегда найдет способ поквитаться за такое вероломство, причем скорей рано, чем поздно.

Мать одного моего пациента была настолько эмоционально неустойчивой особой, что он очень скоро уяснил для себя, что кричать, даже громко говорить или любым способом давать знать о своих потребностях – значит провоцировать ее на истерику или на то, что она замкнется в себе и перестанет реагировать на него. Как следствие, он еще с ранних лет приучился подстраиваться под свою мать. Он посвятил себя обслуживанию ее нужд, подавив свои собственные. Стоит ли удивляться, что спустя годы он остановил свой выбор на профессии санитара, иначе говоря, на том занятии, которое на сознательном уровне апеллировало к его чувству служения, но на бессознательном привязывало к знакомому паттерну взаимоотношений? Он обратился к психотерапии вынужденно, имея на руках направление от госпиталя. Причиной стали неконтролируемые приступы гнева в присутствии больных. И в этом нет ничего удивительного: во взрослом медике, который оказывал помощь больными, продолжал жить все тот же рассерженный ребенок, так и не узнавший, что такое подлинная взаимность!

Обратите внимание, как этот пациент бессознательно подвел себя к выбору профессии. Он всегда с готовностью брал на себя куда больше, чем ровно половина ответственности за отношения с больными в госпитале, которые вполне обоснованно чувствовали себя нуждающимися и обделенными. В конце концов ему ничего не оставалось делать, как попробовать разобраться с тем, где и в чем может корениться гнев. Каково же было его потрясение, когда он понял, что в детстве пережил психологическую травму. Выяснив для себя, что несдержанность – лишь протечка, свидетельствующая о вытесненном гневе, он впервые с детских лет начал обращать внимание на свою эмоциональную жизнь. Я рад был бы сообщить, что в его жизни все сразу же переменилось к лучшему. В некотором смысле поначалу все стало даже хуже, поскольку неожиданное прозрение показало, что прошлое не только многое отняло у него в жизни, – он сам немало постарался, чтобы ограничить свои перспективы. Подобное признание, такого рода возвращение давно забытых долгов – обязательное условие радикальной перестройки всей жизни.