Обретение смысла во второй половине жизни

Но как мы вообще стали теми, кто мы есть сейчас, в том мире, в котором живем, такими, какими видят нас окружающие, по крайней мере, какими они нас считают? И вполне уместно будет спросить: кем же мы сами считаем себя? Что знает о себе Эго и чего не знает? И не может ли быть так, что этому неизвестному отведена немалая роль в том, как складывается наша повседневность? То, что остается бессознательным, обладает нами, отягощая настоящее грузом личной истории.

Наша жизнь все время висит на волоске. Первоначально этой тонкой ниточкой была пуповина, соединявшая с матерью, с самим источником жизни. И до того, как в нашем мире возникла любая из категорий сознания, мы плыли себе через время и пространство, самые насущные наши потребности немедленно удовлетворялись, а дом был надежен и прочен. И затем мы были безжалостно выброшены во внешний мир – и этот новый мир уже никогда не будет таким безопасным, как прежний. Фольклор всех народов земли повествует об этом событии и почти повсеместно – как о падении, отпадении, утрате более «высокого» состояния. Из истории об Эдеме, относящейся к иудео-христианской традиции, мы узнаём, что было два дерева: плод от одного дерева было позволено есть, а от другого – запрещено. Вкусить от Древа Жизни – значит вечно оставаться в мире инстинктов, то есть целостности, всеобщности взаимных связей и жить согласно глубочайшему из ритмов, без сознания. В плоде же от Древа Знания заключено такое двусмысленное благословение, как сознание. Феномен сознания приносит с собой боль и в то же время представляет величайший дар, и эти очевидные противоположности навеки остаются неразлучными спутниками. В отделении плода от материнского лона рождается сознание, неизменным основанием которого остаются расщепление и противоположности. Рождение жизни – это, так сказать, всегда и рождение невроза. Ведь с этого момента мы начинаем обслуживать двоичную программу – биологический и духовный порыв к развитию, движению вперед и архаическое стремление обратно – впасть в космическую спячку инстинктивного существования. Эти мотивы постоянно будут активны в каждом из нас, обращаем мы на них сознательное внимание или нет. (Если у вас есть ребенок-подросток, вы можете наблюдать эту титаническую драму ежедневно. Ну, а повнимательней приглядевшись к себе, заметите то же самое.)

И все же наше существование со всей неизбежностью зависит от вечно повторяющегося разделения, ухода от знакомого, без чего невозможно никакое развитие, все дальше и дальше от архаического, безопасного места. Увлеченные призрачным танцем жизни, мы однажды упадем в объятия ностальгии; первоначальный смысл этого слова означает «боль по дому». Следует помнить, что война этой двойной программы прогресса против регресса не прекращается внутри нас ни на день. Когда желание «не выходить за порог» преобладает, наш выбор – не делать никакого выбора, откинуться в кресле, окружив себя комфортом и уютом, даже когда это начинает идти нам во вред и заглушает требования души. Каждое утро ухмыляющиеся близнецы-домовые, страх и летаргия, устраиваются в ногах у кровати, поджидая нашего пробуждения. Страх слишком отдалиться от дома, страх неизвестного, страх столкновения с безбрежным пространством заставляет малодушно возвращаться к заученным ритуалам, традиционному мышлению и знакомому окружению. Раз за разом проявлять робость перед задачей жизни – это своего рода духовная аннигиляция. На другом фронте летаргия соблазняет льстивым шепотком: расслабься, не пори горячку, сбрось пар, дай себе чуть передохнуть… порой это «чуть» затягивается надолго, иногда и на всю жизнь, превращаясь в форму духовного забвения. (Как советовал мне один приятель в Цюрихе, «когда одолевают сомнения, пропиши себе шоколадку».) Но и путь вперед, как кажется, грозит смертью, как минимум всего привычного и знакомого, да и смертью того, кем мы были все это время.