Обретенный май

— Не вздумай! Такую красоту портить. А откуда ты знаешь, что цветы распускаются по ночам?

— Сама сказала, что я умный, — усмехнулся Ребров. И, воровато оглянувшись, все-таки сломал веточку сирени и сунул ее Ане в руки.

27

Постояв немного на крыльце, он нерешительно спустился вниз и, немного подумав, медленно побрел по боковой тропинке в глубь сада. Вот уже вторую неделю ему казалось, что все вокруг никакая не правда, а какой-то длинный-предлинный сон. Взять, например, маму: она всегда была самой красивой мамой на свете, а еще — самой веселой. И все ему завидовали… Теперь же, когда его по маминой просьбе — так сказала новая бабушка, абсолютно не похожая на прежнюю — привезли в этот огромный дом с огромным садом, маму он нашел очень грустной, совсем не похожей на себя. Раньше они так здорово играли с ней и с Ленкой в мяч, бегали наперегонки, боролись — кто кого — и потом вместе кормили морскую свинку Розу и белую крысу Катьку из живого уголка… А теперь что?

Конечно, если разобраться, огромный дом, в котором, оказывается, живет его мама, место очень интересное, а в саду, похожем на настоящий лес, полным-полно всяких таинственных уголков — так же, как и в самом доме, в которых можно здорово спрятаться. Но делать это в одиночестве, без Федьки и Ленки, было неинтересно и скучно. И наверное, если бы все действительно оказалось сном, Ванечка, проснувшись, обрадовался бы не на шутку…

Больше всех мальчику нравилась, пожалуй, его новая бабушка, которую он пока что ни разу бабушкой не назвал. Потому что не верил, что прежняя баба Валя вот так вот взяла — да и уехала насовсем, ни слова ему не сказав, как утверждала мама и еще одна новая незнакомая тетя Эля, которая готовила всем обед и даже выстирала вчера ему две майки и шорты, ни слова не сказав насчет того, что он все это умудрился испачкать за один день. Нравится ему тетя Эля или нет, Ванечка не знал. А вот про дядю Володю, тети Элиного мужа, знал точно, что нравится: он здесь был самый веселый, и когда шутил, подмигивал Ванечке тайком от остальных, и даже один раз сам позвал его вместе чинить машину, на которой каждое утро уезжал на работу, а потом возвращался и первым делом начинал совсем не сердито ругать тех, кто эту машину собрал на заводе. Ужасно смешно говорил, что им всем надо поотрывать руки и что они у них обе «левые».

А больше всех Ванечка боялся дядю Женю, который почему-то жил в маминой комнате и про которого новая бабушка говорила, что этот дядя Женя теперь его, Ванечкин, отец… Все это было странно и как-то боязно, потому что сам дядя Женя с Ванечкой почти не разговаривал, только иногда смотрел на него издали такими глазами, как будто Ванечка что-то натворил. А потом раз — и отводил взгляд, делая вид, что и вовсе не замечает… Никаких отцов ни у кого из Ваниных друзей и знакомых никогда не было, и как надо относиться к этому отцу — дяде Жене, который с ним даже не разговаривал, мальчик не знал. От этого становилось тоскливо и все сильнее хотелось обратно к Ленке, Федору, воспитательнице Ирине Петровне и даже к строгой директрисе, заставлявшей всех после обеда спать…

На самом деле сегодняшний день мог бы стать совсем даже неплохим, потому что мама впервые за все это странное время встала со своей постели и даже надела красивый красный сарафан, а потом взяла — и спустилась вниз и вышла на веранду вместе с Ванечкой. Они немного постояли обнявшись, и, хотя у мамы дрожали руки, все равно ему сделалось хорошо и весело оттого, что она улыбалась и глаза у нее были почти такие же, как раньше. Но потом за мамой спустился дядя Женя и чуть ли не силой увел ее обратно, сказав, что маме почему-то еще нельзя вставать, и он пожалуется доктору, что мама нарушает режим.

Что такое режим, Ванечка знал отлично. В пансионате за ним следили воспитательница и директор, а тут, выходит, этот самый дядя Женя, который ему отец…

После того как маму отправили обратно наверх, проклятый зуб, конечно, разболелся снова. Ванечка потрогал его языком и понял, что десна вокруг этого зуба напухла… Больше всего на свете он боялся зубных врачей и теперь, потихонечку двигаясь в глубь сада, даже порадовался, что находится здесь, а не в пансионате, где Ирина Петровна сразу бы обнаружила его больной зуб: такие вещи от нее никому и никогда не удавалось утаить. И тогда… Ух, страшно подумать, что было бы тогда! Уж лучше потерпеть, может быть, само пройдет…

— Ваня, иди сюда скорей!..

Мальчик вздрогнул от неожиданности и на мгновение замер на месте: он так крепко задумался о своей сегодняшней странной жизни, что не заметил новую бабушку, сидевшую в конце аллеи на скамейке и теперь махавшую ему рукой.

— Только тихонечко, не шуми… Смотри, видишь?..

Он проследил взглядом за ее рукой и восхищенно замер на месте, забыв про больной зуб: на самой нижней ветке невысокой сосенки, под которой стояла скамейка, сидела белка… Самая настоящая белка! И, судя по всему, совершенно не боялась бабушки, потому что забавно так смотрела на нее то одним блестящим глазиком, то другим и никуда не собиралась убегать…