Обрез (сборник)

«Нет у него ни одной повести, ни одного рассказа, в которых не появились бы командир, красноармеец. Те, что еще в строю, или которые уже свое отслужили, отвоевали. И всегда, хотя бы эхом грома дальних батарей, военным эшелоном, промчавшимся мимо окон пассажирского поезда, или часовым на посту, но всегда и непременно присутствует в его книгах Красная Армия. И нет для него ничего святей знамен Красной Армии, и поэтому все, что ни есть на свете хорошего, это у него – солдатское…

И не подумайте, пожалуйста, что был он несчастлив, таил в себе какую-то беду или обиду. Несчастливые люди не пишут такие книги, какие написал он, и уж, конечно, не совершают веселые и даже озорные поступки».

Паустовский вспоминал, как однажды домой к нему заявился официант – принес котлеты и записку от Гайдара: срочно одолжи столько-то рублей. Паустовский передал деньги. Наутро спросил Гайдара – а зачем котлеты? Гайдар ответил: «Как я мог сказать официанту, что у меня денег не хватает? Придумал повод…»

Можно заставить людей себя бояться. Но нельзя заставить любить. Гайдара любили. Дружбой с ним дорожили. В довоенной Москве люди почитали за честь познакомиться с детским писателем № 1. И Паустовский, и Фраерман уж наверное бы воздержались от общения с садистом и психопатом…

Был ли болен Аркадий Гайдар? Да.

Правилен ли диагноз Закса-Солоухина? Нет.

Биограф Борис Камов говорит о травматическом неврозе, результате контузии. Он полагает, Гайдар использовал водку как сосудорасширяющее средство – спасение от головных болей. Когда водка переставала помогать, Гайдар резал себя бритвой – боль также расширяла сосуды. Если уже не помогало это крайнее средство – ложился в больницу.

Не уверен, расширяет ли сосуды алкоголь. Он, скорее, выступал в роли антидепрессанта. А предпосылок для депрессий у Гайдара было предостаточно. Критики по полгода вели о его повестях опасные дискуссии, от которых полшага до ареста. Выматывала нервы бывшая жена Соломянская – пока не угодила в лагерь. Нервным срывом закончилось ожидание ареста в 1938-м.

Терапевтические способности бритвы можно тоже ставить под сомнение. Гайдар был болен, точнее, ранен, но побеждал творчеством свою болезнь. Шизофрения, МДП убивают талант. А мастерство Гайдара росло год от года. Работоспособность по-прежнему не подводила. Личность его страдала. Но не деградировала.

Перед самым подвигом юный герой повести «Судьба барабанщика» переживает чудесную слуховую галлюцинацию:

«Воздух замер. И раздался звук, ясный, ровный, как будто бы кто-то задел большую певучую струну и она, обрадованная, давно никем не тронутая, задрожала, зазвенела, поражая весь мир удивительной чистотой своего тона. Звук все нарастал и креп, а вместе с ним вырастал и креп я».

Писатель Гайдар сам был источником такого звука, человеческим камертоном, по которому следует настраивать оробевшее, зафальшивившее сердце.

P. S.

Самыми неудачными своими текстами Гайдар считал повесть «Всадники неприступных гор» (1927) – не любил за искусственность, и рассказ «Пусть светит» (1933) – за вторичность. При жизни «Всадников» и «Пусть светит» не переиздавал.

Самым драматичным эпизодом в его творчестве стала неоконченная повесть «Талисман» («Бумбараш»; 1937). Прежде чем повесть была дописана, вышла книга В. Катаева «Шел солдат с фронта», которая сюжетно и тематически пересекалась с новой неоконченной повестью Гайдара. Огорченный, работу прервал. Позже пытался вернуться к «Бумбарашу», но так и не смог.

Самой любимой книгой Гайдар назвал «Голубую чашку» (1936). По крайней мере, так Гайдар подписал тетрадь Борису Заксу: «Черновик моей любимой книги».

Наибольшую славу ему принесла повесть «Тимур и его команада» (1940). Сам же Гайдар был недоволен. В художественном отношении повесть уступала предыдущим вещам. Одновременная работа над сценарием отразилась на качестве текста и его структуре – мыслились новые сюжетные ходы, а уже нельзя было допустить, чтобы фильм отличался от книги.

Лучшие его тексты – повести «Школа» и «Судьба барабанщика», рассказы «Сказка о Мальчише-Кибальчише», «Голубая чашка», «Чук и Гек».