И не было никакой силы, способной остановить вымирание славной семьи. Придет время, за Братом тоже прискачет изнуренный конник с простреленной папахой, рассеченной звездой, чтоб увести на героическую гибель.
Но, сидя на том подоконнике, я твердо знал: все, что происходит, – правильно! Потому что есть на свете две высшие вещи – Долг и Совесть. Конечно, я еще не выучил эти слова, чей содержательный объем поднялся тогда передо мной во весь рост – мне оставалось только овладеть грамотой, чтобы их прочесть…
Первую слезу я проронил на строчках:–
И пока я был ребенком, над смыслом жизни не бился. Он был как на ладони – смысл. Меня потрясло мое открытие – для чего нужны дети, зачем существую лично я! Ребенок – не тот, кто не любит манную кашу! Не плакса, не старушечий баловень, не зритель мультиков. Ребенок – это военная элита, духовный спецназ, воин часа Икс. Когда ночью постучит обессилевший гонец, я должен подняться с кровати, чтобы пойти и погибнуть за Родину. А за это она насыплет надо мной зеленый курган у Синей Реки и водрузит красный флаг. И полетят самолеты, побегут паровозы, поплывут пароходы, промаршируют пионеры – отдать герою последние почести. И, представьте себе, представьте себе, нет ничего лучше такого вот конца… Но как же я плакал, когда услышал такие ожидаемые слова:
Я плакал, но слезы уже не казались липкими, как насморк. Это были торжественные горючие слезы, честные, словно авиационный бензин. Такими слезами можно заправить самолет, подняться в воздух и упасть на колонну вражеских танков.
В тот вечер я постарел на целую детскую жизнь. Меня прежнего не стало. С подоконника спрыгнул маленький смертник и конспиролог. Отныне были Тайна, Смерть и Твердое Слово. Тогда же я наложил пищевой зарок на варенье с печеньем, на эти сомнительные вкусности, за которые продался маленький жирный иуда Плохиш. Отречение далось легко – я не любил печенье, а на конфеты запрет не распространялся…
Больше тридцати лет прошло, а я до сих пор не доверяю толстякам. Избыточный вес так и остался для меня физиологическим клеймом предателя. Жаль только, что не осталось во мне даже крошечной искры того огненного детского бесстрашия, которое когда-то зажег в моем сердце писатель Аркадий Гайдар…2