Обри Бердслей

Больше всех возмущались Уотсон и Элис Мейнелл. Есть основания полагать, что первый действовал по наущению романистки, писавшей под именем «миссис Хамфри Уорд», известной любительницы вмешиваться в чужие дела. Элис Мейнелл – поэтесса, писательница и критик – просто испытывала неприязнь к Бердслею. Она считала его живопись проявлением инфернального зла и лютой ненависти к телу. Миссис Мейнелл сразу отказалась сотрудничать с «Желтой книгой», а теперь настаивала на том, чтобы имя Бердслея исчезло с ее страниц. Никакой реальной основы для этого не имелось, но Элис утверждала, что сие совершенно необходимо, как и исключение произведений Уайльда из каталога издательства, словно связь Обри с Уайльдом стала доказанным фактом. Уотсон тоже был непреклонен в этом отношении. Судя по всему, они сумели убедить Чэпмена в том, что рисунок Бердслея для обложки следующего выпуска «Желтой книги» – фавн, читающий девушке книгу на берегу реки, содержит настолько непристойную деталь, умышленно скрытую художником, что о ней нельзя даже упоминать. Уотсон телеграфировал Лейну: «Отзовите все рисунки Бердслея, или моих произведений у вас больше не будет».

Издателя такое экстраординарное требование ошеломило. С его точки зрения, это было вопиющей несправедливостью по отношению к Бердслею. Ле Гальенн, Бирбом и Киплинг, который тогда тоже находился в Нью-Йорке, согласились с ним. Лейн попросил у Чэпмена совета. В ответной телеграмме его заместитель порекомендовал уступить, так как уход Уотсона прямо сейчас причинит им большой ущерб. Наряду с этим Чэпмен попросил разрешения отложить выход в свет пятого выпуска «Желтой книги», который уже прошел корректуру. Харленд, кстати, был в Париже, и за литературной частью следила Элла Д’Арси.

Помимо обложки у Бердслея в номере было четыре рисунка. Лейн, находившийся на другой стороне Атлантики, узнавал о происходящем из телеграмм и новостей в американских газетах, а значит, ясно судить о положении дел не мог. Он не без оснований полагал, что не знает всех фактов. Было ли имя Бердслея хотя бы вскользь упомянуто в суде? Его-то собственное упомянули: на одном из судебных заседаний сказали, что именно он познакомил Уайльда с Эдвардом Шелли – юношей из того самого списка, который тогда работал курьером в Bodley Head. Это заявление потом перепечатали все газеты. Лейн, раньше относившийся к замечаниям о рискованном характере публикаций своего издательства как к полезной рекламе, испугался. Такой скандал его бизнесу был не нужен.

Если Уотсон вместе с Элис Мейнелл откажутся от сотрудничества, другие последуют их примеру. «Желтую книгу» придется закрыть. С чем он останется? С уже изданными книгами Оскара Уайльда и буклетом «Истории Венеры и Тангейзера» Бердслея? Лейн последовал совету Чэпмена – согласился убрать из готовящегося к печати номера рисунки Бердслея. В то же время нельзя не сказать, что издатель не испытывал сомнений в разумности и справедливости такого шага. Он просил Чэпмена защищать Обри как продолжателя сатирической традиции Хогарта, если тот подвергнется нападкам газетчиков[98]. Лейн надеялся, что «Желтая книга» выйдет вовремя.

Рисунок для обложки пятого номера «Желтой книги» (1895)

11 апреля, в четверг на Страстной неделе, Элла Д’Арси пришла в Bodley Head с откорректированными гранками. Чэпмен принял их, не упомянув о решении насчет Бердслея или необходимости отложить публикацию. Самому художественному редактору он также ничего не сообщил [6].

Обри ничего не знал о трансатлантических телеграммах, персонажем которых стал, хотя Ада Леверсон держала его в курсе происходящего с Уайльдом. Бердслей был сосредоточен на другом – подготовке к весенней выставке Клуба новой английской живописи. Он вместе с Сикертом, Стиром, Хартриком и другими входил в состав своеобразной отборочной комиссии. Из собственных работ Обри выбрал «Черный кофе» – один из рисунков для пятого выпуска «Желтой книги». Это была очередная вариация на тему Дега – две женщины, сидящие за столиком в кафе, и чашка кофе перед ними. Возможно, название отражало сложившееся мнение о том, что напиток на картине французского художника на самом деле был черным кофе, и намекало на опасность попыток вольной интерпретации. В пасхальное воскресенье Обри, скорее всего, присутствовал на праздничной службе в Бромптонской оратории – он в последнее время близко сошелся с отцом Уильямсоном, прекрасно образованным священнослужителем (он закончил Итон), который большую часть года жил в Венеции. Незадолго до этого Бердслей прислал ему пригласительный билет на выставку Клуба новой английской живописи [7].