Метель разыгралась. Она заигрывала с Андреем Ивановичем, покусывая ему щеки и холодя уши, когда тот возвращался в гостиницу. Ветер сбивал с ног, подобно кулачному бойцу, поднаторевшему в модной английской забаве. Андрей Иванович принял защитную позицию: он поглубже закутался в шубу, поднял воротник, натянул перчатки, обмотался шерстяным шарфом и надвинул на самые брови меховую шапку.
Андрей Иванович прибыл в Томск засветло и не успел еще свыкнуться с норовом местной погоды. Теперь он шел, наклонясь против ветра и медленно переставляя ноги по все прибывающему снегу, словно утверждая себя на этой земле. Снег хрустел под подошвами валяных сапог, как пачки новеньких ассигнаций. Сугробы увеличивались в размерах. Морозы брали свое, напоминая, как далеко еще было до теплых, ясных весенних дней.
Будь на то воля Андрея Ивановича, он не оказался бы здесь, да еще в разгар хваленой – разумеется, за глаза, – сибирской зимы. Но дело, а точнее, общество, интересы которого он представлял на территории Российской империи, не терпело отсрочек и отлагательства.
Едва только появились странные слухи о бумагах старца Федора Кузьмича, которые считались пропавшими после его смерти, было принято решение отправить в Томск эмиссара. Помимо очевидных причин интерес к архиву подогревался и тем обстоятельством, что Федор Кузьмич был единственным выжившим в примечательном происшествии почти десятилетней давности, и бумаги могли раскрыть подробности этого загадочного дела.
Шаткие хитросплетения чужих мыслей, которым Андрей Иванович должен был подчиниться, отложив текущие дела и хлопоты, отправили его в путь по Сибирскому тракту, который в глазах многих еще оставался, несмотря на крепнувшую торговлю с Китаем, дорогой в каторжный край.
Предлог для путешествия и знакомства с влиятельными особами из местных Андрей Иванович нашел в привычной себе сфере коммерции, вознамерившись говорить о сооружении здесь небольшого свечного завода.
Однако теперь у пребывания в Томске появились иные задачи, равнодалекие и от бумаг, и от заводов. Из головы не шел образ обреченной на молчание пред людьми девочки, чье лицо выражало униженное и терпеливое страдание. Остаться в стороне он не мог. Подобный шаг вступил бы в разлад со всей его натурой, цельностью и целеустремленностью, которой Андрей Иванович по праву гордился. Он твердо вознамерился исполнить данное Романычу обещание.
Тот был первым, с кем он свел знакомство в городе. Обустроившись в гостинице, Андрей Иванович предпринял небольшую прогулку не как фланер, а в свойственной ему энергичной манере, по центру города и окраинам. Он обдумывал в деталях предстоящее дело, которое, как он предполагал и надеялся, будет состоять большей частью из расспросов и разговоров.
От размышлений его внимание отвлек мужик, коловший на подворье дрова. Андрей Иванович невольно залюбовался его сноровистыми, экономичными движениями. Мужик доставал чурку, ставил ее на иссеченную колоду и легко раскалывал колуном надвое, умело избегая сучков и свилей. А затем бил плашки еще раз и складывал четверти в поленницу. Работа спорилась и явно доставляла работнику удовольствие.
Андрей Иванович подошел перекинуться с дровоколом парой слов. Мужик, довольный неожиданным перерывом, отложил топор и степенно представился Романычем.
В краях сибирских он оказался не своею волею, жил в Омске, а теперь перебрался сюда на поселение. Более о прошлом Романыч не распространялся, обходя неприятную для него тему стороной.
Впрочем, на судьбу он не роптал, жил, по его признанию, с любимой супругой душа в душу, а на пропитание зарабатывал плотницким и столярным ремеслами, для чего имел пристроенную к дому мастерскую. Хаживал Романыч вместе с другими мужиками и в тайгу: промышлял кедровый орех, бил зверя.
Недолгая беседа включила и краткий рассказ Штольца о причинах, разумеется, официальных, его появления в городе, и местные новости в виде сплетен, щедро пересказанные Романычем. После чего тот вернулся к колке дров, а Андрей Иванович продолжил прогулку.
Он и помыслить не мог, что уже вечером новый знакомец будет поджидать его у гостиницы с просьбой о помощи.