Обручение на чертовом мосту

И тут же в принесенное кресло вскочил бульдог, причем завалился на спину, явно подражая Адольфу Иванычу! Он слегка разинул пасть, и Булыга, ухмыляясь во весь рот, сунул в эту пасть сигару, уже раскуренную Адольфом Иванычем. Пес стиснул челюсти и, скосив глаза на тлеющий огонечек, принялся пыхтеть и сопеть, дымя при этом, как пароходная труба.

Адольф Иваныч закурил новую сигару, с умилением глядел на пса и приговаривал:

– Умница, Нептун, ты большая умница! Однако никак не выучишься затягиваться. Погляди, Булыга, он совершенно по-детски курит, только дымит, а в свое нутро не принимает!

– Так точно, Адольф Иваныч, – еще ниже свесил голову в угодливом поклоне Булыга. – Где им… Животина – она и есть животина!

– Однако преусердная! – значительно воздел руку с сигарою Адольф Иваныч, и Булыга старательно закивал: преусердная, мол.

Полнейшее согласие выразилось и на лицах стоявших навытяжку лакеев.

Ирена с изумлением оглянулась на Игнатия. Она не верила… просто не могла поверить своим глазам! И потрясла ее вовсе не курящая собака – подумаешь, балаганный фокус, только собаку жалко! – а нарочитое, вопиющее пренебрежение, с каким относился к ним с Игнатием этот непотребный Адольф. Курить при даме! Сидеть, не предлагая ей сесть! И ни словом не ответить на ее слова, не представиться! Если бы ей удалось найти силы заговорить, она уж нашла бы подходящий эпитет для этого зарвавшегося наглеца, даром что никогда в жизни не приходилось браниться, однако от возмущения у нее буквально присох язык к гортани. Нет, молчать больше нельзя!

Однако Адольф Иваныч не дал ей возможности высказаться. Он перевел взгляд на бледного, неподвижного Игнатия и спросил насмешливо:

– Вижу, ты сохранил отцовскую страсть к актеркам?

– Нет! Это не… – задушенно вскрикнул Игнатий и тут же будто подавился, когда Булыга, словно невзначай, тронул торчащую за поясом плеть:

– Закуси губу-то! Полно врать!

Ирена лишь всплеснула руками, не в силах слова молвить от всеохватного возмущения. Да что это они один за другим?.. А ведь чувствовала, все время чувствовала она, что туалеты, выбранные для нее неизвестной приятельницей Игнатия, слегка грешат против хорошего вкуса. Да чего там – слегка! Слишком уж они нарядны, чересчур пышны. Вот и получай, что заслужила: дамы из общества этак в пух и прах не рядятся даже на балы, а Ирена в изобилии ярких полосочек, оборочек среди бела дня… Строго говоря, уже близок вечер, однако и это не приглушает попугайной пестроты ее наряда. Правду говорят – встречают по одежке.

И тут же Ирена едва за голову не схватилась. О чем она только думает?! Право, она положительно поглупела с тех пор, как полюбила Игнатия. Вроде бы раньше ее мысли не скакали так беспорядочно!

Она взглянула на Адольфа Иваныча, силясь придать лицу выражение оскорбленного достоинства, однако увидела, что управляющий больше не обращает на нее внимания. У него, похоже, мысли тоже отличались известной беспорядочностью! Сейчас он с беспокойством поглядывал на бульдога, который проделал очередной кундштюк: выплюнул едва тлеющую сигару, наступил на кончик лапою, погасив его, а потом снова хамкнул сигару в пасть и с видимым удовольствием сожрал. Покончив с сигарою, он вдруг начал беспокойно повизгивать, озираясь по сторонам.

– Что, брудер Нептун? – спросил Адольф Иваныч с самым умильным выражением, от которого его неприглядное лицо сделалось вовсе безобразным.

– Видать, им неможется, – тоном ласковой няньки, пекущейся о любимом воспитаннике, подхватил Булыга. – Зубки небось чешутся, в горлышке першит…

Словно подтверждая его слова, бульдог рявкнул таким хриплым, прокуренным басом, что Ирене показалось, будто у нее над ухом треснуло старое, рассохшееся дерево.

«Да он же загубит собаку! – с новым приступом ненависти к немцу подумала она. – Вот зверь!»

– Зубки чешутся? – переспросил Адольф Иваныч. – Так следует их почесать! – Он огляделся, причем Ирена заметила, что те из лакеев, на которых на миг замирали водянистые глаза управляющего, делали невольный шаг назад. Но вот взгляд Адольфа Иваныча вспыхнул оживлением.

– Эй, ты! Поди сюда! – прищелкнул он пальцами, и Ирена даже покачнулась, обнаружив, что и взгляд, и пренебрежительный жест адресованы Игнатию.

Тот недоверчиво оглянулся, потом растерянно посмотрел на Адольфа Иваныча:

– Это вы мне?

Тот уничтожающе хмыкнул, а услужливый Булыга перевел значение этой ухмылки:

– Тебе, тебе, кому же еще? Давай выбирай: в портках али без?

– Че… чего изволите? – искательно переспросил Игнатий, стискивая руки, и Ирена едва не взвизгнула от унижения.

– Нептунчику, вишь ты, охота зубки об чьи-то лытки почесать, так вот, значит, избирай: тебя кусать голожопого аль в штанах? Это я к тому, что ежели запасных штанов не имеется, то эти лучше поберечь, – охотно пояснил Булыга. – Только гляди, рук не распускай да не лягайся, посмеешь обидеть их собачье сиятельство, я тебе…

Он снова потянул из-за пояса плеть, и глаза Игнатия, чудилось, сделались в два раза больше, чем прежде:

– Я не… не понимаю… вы тут про что толкуете?