Обручение на чертовом мосту

– Что это вы здесь делаете, Ирена Александровна? Вам уже давно пора восвояси отсюда убираться. Известное дело: богаты – так здравствуйте, убоги – так прощайте! Поглядите на стол. Видите вон тот расписной ящичек с сигарами? Это наше с вами единственное наследство, доставшееся от моего любящего папеньки. Едва ли оно вас порадует, а потому – скатертью дорога!

– Похоже, вы очень хотите от меня избавиться, – бледнея от незаслуженной обиды, пробормотала Ирена. – Однако не забывайте: мы с вами обвенчаны, а потому я должна…

– Вы мне ничего не должны, – ненавидяще прошипел Игнатий. – Так же, как и я вам. Если бы вы знали, сколько мне стоило убедить этого старого актера сыграть роль священника, вы с меньшей серьезностью распространялись бы обо всей этой чепухе! Он окрутил нас за сущие гроши! Поверьте, не вы первая и не вы последняя, с кем я сыграл такую шутку. Если девушку не заманить в постель иначе, чем после тайного венчания, – извольте! А что? Люди неправдою живут, и нам не возбраняется.

Ирена непроизвольно вскинула голову, лицо у нее вдруг сделалось ледяным, даже лоб заломило от этого внезапного ощущения холода. И в то же мгновение она поняла, что оскорбительные слова Игнатия – всего-навсего ложь, ошалелая, почти безумная… такая же, в сущности, какую он плел для нее месяца два назад, даже еще вчера. Только прежде он лгал, чтобы возвыситься в ее глазах. Теперь же готов был на все, чтобы пасть как можно ниже.

Емеля, стоявший за ее спиной, тихонько фыркнул, и Ирене почему-то легче стало. Ага, значит, вранье Игнатия и впрямь шито белыми нитками. Она только хотела бы знать, зачем Игнатий так уж изощряется.

– Идите! Идите себе! – крикнул он снова. – Зачем вы здесь? Уходите, пока… пока… – Он запнулся.

– Послушайте, Игнатий, нам нужно решить…

Она не договорила. Игнатий вскочил с дивана и ринулся на нее, сжав кулаки.

Лицо его в пламени свечей было искажено тенями и выглядело таким кошмарным, таким отталкивающим, что Ирена с криком отпрянула, выставив вперед руки, однако это было неосторожно, потому что Игнатий тотчас до хруста стиснул ее запястья, словно и впрямь собрался сломать.

– Все это из-за тебя! Из-за тебя! Будь ты…

Он подавился проклятием: Емеля схватил один из тугих валиков, украшавших диван и называемых «бананами», и что было силы обрушил на голову Игнатия.

Трагедия обернулась фарсом! Игнатий выпустил руки Ирены, схватился за голову, а затем снова рухнул на диван и забился в истерике. Он рычал как зверь, а затем с ним сделался припадок, во время которого судороги сводили его тело и всего его било и ломало.

Ирена и Емеля стояли, прижавшись друг к другу, словно испуганные дети, глядя на плачущего мужчину со стыдом и страхом, больше всего на свете желая сейчас оказаться как можно дальше отсюда и проклиная себя за то, что властное чувство долга удерживает их возле этого рыдающего, на куски разваливающегося человека, который был другом и братом одному из них и венчанным супругом другой…

Наконец Ирена почувствовала, что силы оставили ее. Оглянулась, ища, где бы сесть. Как назло, в комнате, кроме дивана, на котором бился в криках Игнатий, стояло только креслице тет-а-тет, нелепое, легонькое, сделанное в виде латинской буквы S. Увидав, что Ирена еле на ногах стоит, Емеля подтолкнул ее к креслу, и она неуклюже водрузила свои юбки в одну из загогулин S. В другую опасливо забрался Емеля, бросая взгляды то на дрожащую Ирену, то на рыдающего Игнатия.

По счастью, она сидела спиной к дивану. Звуки, доносившиеся оттуда, внушали жалость, смешанную со стыдом и отвращением. Несколько раз Ирена пыталась внушить себе, что надо бы встать и подойти к Игнатию, попытаться его успокоить, в конце концов, увести отсюда, однако Емеля предостерегающе качал головой, замечая ее попытки, так что она решила сидеть и ждать, чтобы Игнатий успокоился.

Наконец усталость и избыток потрясений сломили ее. Вялые пальцы еще успели развязать под подбородком ленты, а потом шляпка упала на пол, руки – на колени, голова запрокинулась на спинку кресла – и Ирена уснула мертвым сном еще прежде, чем поняла, что засыпает.

…Она пробудилась оттого, что солнечный луч бесцеремонно защекотал глаза и нос, и едва могла пошевелиться: все тело затекло от неудобной позы. В ту же минуту что-то напротив нее суматошно вскочило, замахало руками, затрясло косматой головой, хрипло закричало:

– Дорофей, куды, мать твою!.. С левой кулисы! Оружие подай, мой верный паж, ведь честь отмщенья требует…

Ирена зажала рот рукой, подавляя истерический полувсхлип-полусмешок. Лицо Емели-Софокла было в красно-сине-зеленых пятнах: цветной фонарь у потолка, пронизанный солнечными лучами, бросал кругом разноцветные зыбкие зайчики. Надо полагать, и сама Ирена выглядела не лучше, потому что при виде ее Емелины каштановые глазки сперва вылезли из орбит, а потом насмешливо сощурились, однако он ничего не сказал, только фыркнул.

– На себя посмотри, – сухо проговорила Ирена, чувствуя себя донельзя разбитой, несчастной, несвежей, неприбранной. – Умыться бы мне…