Обручённая

— Одного этого довольно, — сказала, улыбаясь, Роза, — чтобы пользоваться особой милостью. Кумушка Джиллиан будет здесь без промедления. Но послушайте моего совета, госпожа. Пусть она занимается укладкой, и не давайте ей болтать о том, что ее не касается.

С этими словами Роза вышла. Ее молодая госпожа молча посмотрела ей вслед, потом сказала как бы про себя: «Роза любит меня искренне, но ей больше хотелось бы быть госпожой, чем служанкой; еще она ревнует меня ко всякому, кто ко мне приблизится… А странно, что после моей встречи с коннетаблем я еще не видела Дамиана де Лэси. Уж не боится ли он заранее, что найдет во мне строгую тетушку?»

Но тут в комнату толпясь вошли слуги, ожидавшие распоряжений насчет отъезда, назначенного на следующее утро. Это отвлекло Эвелину от ее положения; так как оно сулило ей мало приятного, она со свойственной молодости беззаботностью охотно отложила эти мысли на будущее.

Глава XIII

Немощен домосед —

Неутомим бродяга.

Времени медлить нет,

Встанем, прибавим шага!

Старая песня

Ранним утром следующего дня из укрепленного замка Печальный Дозор, недавнего свидетеля стольких примечательных событий, выехала нарядная процессия, чей блеск был лишь несколько омрачен траурной одеждой главных его участников.

Солнце начинало уже осушать обильную росу, выпавшую за ночь, и развеивать легкий туман, клубившийся вокруг башен и зубчатых стен, когда Уилкин Флэммок с шестью конными арбалетчиками и столькими же пешими воинами, вооруженными копьями, появился из готических ворот и перешел подъемный мост. За этим авангардом следовало четверо слуг на отличных конях, а за ними четыре служанки. Все они были в трауре. В середине маленькой процессии ехала сама юная леди Эвелина в траурных одеждах, выделявшихся на молочной белизне ее коня. Рядом с нею, верхом на маленькой испанской лошадке, подаренной любящим отцом, — который дорого заплатил за нее, но ради дочери заплатил бы и половиной своего состояния, — виднелась фигурка Розы Флэммок, с виду — застенчивой девочки, но с чувствами и разумом зрелой женщины. За ними следовала Марджери, которая держалась, как обычно, возле отца Альдрованда, ибо была крайне набожна; ее положение в доме, в качестве бывшей кормилицы Эвелины, было столь высоко, что она могла, когда не находилась при госпоже, составлять для капеллана вполне подобающее общество. Далее следовал старый егерь Рауль, его жена и еще двое-трое слуг Раймонда Беренжера; а за ними управляющий замком в бархатной одежде, с золотой цепью на груди и белым жезлом в руке; процессию замыкало несколько лучников и четверо тяжеловооруженных воинов. Эти воины, как и большая часть слуг, участвовали в процессии ради придания отъезду леди Эвелины должной торжественности и сопровождали ее лишь на короткое расстояние; дальше ее встречал коннетабль Честерский с тридцатью воинами, вооруженными копьями, который предложил сам сопровождать Эвелину до Глостера, цели ее поездки. Под его защитой ей не грозила никакая опасность, даже если бы недавнее тяжкое поражение, понесенное валлийцами, не отбило на время у этого враждебного племени охоту нарушить спокойствие Валлийской Марки.

Выполняя это решение, позволявшее вооруженной части свиты Эвелины вернуться в замок, чтобы охранять его и восстанавливать порядок в его окрестностях, коннетабль, во главе отряда отборных конников, ожидал Эвелину возле рокового моста. Обе процессии приготовились торжественно приветствовать друг друга; но коннетабль, заметив, что Эвелина плотнее закуталась в свою мантию, и вспомнив потерю, которую она столь недавно понесла на этом злополучном месте, тактично ограничил свое приветствие молчаливым поклоном, причем склонился так низко, что его белый султан (ибо он был в доспехах) лег на пышную гриву его коня.

Уилкин Флэммок, остановясь, спросил Эвелину, каковы будут ее дальнейшие распоряжения.

— Никаких не будет, мой добрый Уилкин, — ответила она. — Будь лишь, как всегда, верен и бдителен.

— Таковы качества хорошего сторожевого пса, — сказал Флэммок. — Могу добавить к ним сильную руку взамен острых зубов да еще кое-какую смекалку. Буду стараться. Прощай, Розхен! Когда будешь среди чужих, сохраняй все качества, за которые тебя любили дома. Прощай, да хранят тебя святые!