Обручённая

События прошедшего дня были столь важны, но также и столь утомительны, что коннетабль, устав, словно после жаркой битвы, крепко спал, пока лучи восходящего солнца не проникли в его шатер. И тогда, со смешанными чувствами удовлетворения и печали, он вспомнил о переменах, происшедших с ним с предыдущего утра. Вчера он пробудился влюбленным женихом, полным желания нравиться своей прекрасной невесте и озабоченным своим нарядом, словно столь же помолодел годами, как желаниями и надеждами. Все это осталось позади, и ему предстояла тягостная необходимость расстаться с невестой на годы; оставить ее, прежде чем он связал себя с нею неразрывными узами брака; оставить среди всех опасностей, угрожающих женской верности в подобных обстоятельствах. Теперь, когда миновала беда, нависшая над его племянником, он готов был пожалеть, зачем так быстро поддался доводам архиепископа и поверил, будто смерть или выздоровление Дамиана зависели от немедленного и точного исполнения обета отправиться в Святую Землю. «Разве мало принцев и королей, — размышлял он, — брали на себя крест, а потом медлили или даже вовсе отказывались от похода, а между тем жили и умирали в богатстве и в почете, не настигнутые Божьей карой, которой угрожал мне Болдуин? Почему же они больше заслуживали снисхождения, чем я? Но, увы, жребий брошен. И не все ли равно, спас ли я жизнь племяннику, повинуясь велениям Церкви, или просто потерпел поражение, какое всегда терпят миряне в спорах с духовенством. Видит Бог, я хотел бы, чтобы оказалось иначе; и, опоясав себя мечом Господнего воина, я мог больше надеяться на небесное покровительство для той, кого вынужден оставить».

Раздумывая над этим, он услышал, что стража возле его шатра окликнула кого-то. Этот кто-то остановился, а затем раздались звуки особого рода лютни, чьи струны приводятся в движение с помощью колесика. После короткой прелюдии красивый мужской голос спел песню, которую можно следующим образом перевести на современный язык:

1
Воин, встань с лучами вместе —
Лежа не добудешь чести.
Горе, если луч златой
Падает на склон пустой.
Меч, копье, вооруженье —
Если солнца отраженье
В них, как в зеркале, горит,
Значит, славе день открыт.
Воин, сделай щит твой бранный
Зеркалом зари румяной!
2
Встань! Лучи, пригрев округу,
Пахаря позвали к плугу.
Ловчий на брега болот,
А охотник в лес идет.
И студент спешит склониться
Над столетнею страницей…
Дичь твоя и буква — меч,
Жатва — в славе мертвым лечь.
Страшен в битве щит твой бранный —
Зеркало зари румяной.
3
Беден земледел и скотник,
Многажды бедней охотник,
И студент голодный в дреме
Сладко спит над древним томом.
Но за то, что рано встали,
Все они хвалу познали,
Только счастья не найдет
Жизнь сменивший на почет…
Пусть же, воин, в щит твой бранный
Смотрит лик зари румяной!

Когда певец умолк, коннетабль услышал и другие голоса; в шатер вошел Филипп Гуарайн и доложил, что некий человек, явившийся, как он сказал, по уговору с коннетаблем, просит быть к нему допущен.

— По уговору со мной? — переспросил де Лэси. — Впустить его немедленно.

Это оказался вчерашний вестник. Он вошел, держа в одной руке свою украшенную пером шапочку, в другой — инструмент, на котором только что играл. Его причудливое одеяние состояло из нескольких платьев одно ярче другого, а сверху накинут был очень короткий норманнский плащ ярко-зеленого цвета. К вышитому поясу, вместо оружия, был прикреплен с одной стороны рожок с чернилами, а с другой — небольшой нож, служивший своему владельцу только за столом. На голове выстрижено было подобие тонзуры, означавшее, что в своем ремесле он достиг немалых высот; ибо Веселая Наука, как называлось искусство менестрелей, имела, подобно духовенству и рыцарству, несколько степеней. Черты лица и манеры пришедшего не вполне соответствовали его одежде и профессии; если последние были веселы и причудливы, то первые отмечены были серьезностью и даже суровостью; они оживлялись, лишь когда он пел или играл; в остальное время, вместо беззаботной веселости, отличающей большинство его собратьев, они выражали глубокую задумчивость. Лицо его, не отличавшееся красотой, чем-то останавливало на себе внимание, хотя бы контрастом с пестротой развевавшихся одежд.

Коннетаблю захотелось оказать ему покровительство.