Обрученная с Розой (другая редакция)

– Ты, Пес, не можешь глаз отвести от этого алмаза. Так вот, даю слово чести, что, как только устье Темзы останется позади, он станет твоим.

Даже в полумраке было заметно, какой алчностью осветилось уродливое лицо капитана. В первый миг он не мог вымолвить ни слова. Затем протянул руку к перстню, но Майсгрейв невозмутимо надел его на свой палец.

– А теперь, капитан, поразмыслим, как нам поскорее покинуть Англию.

Капитан Джефрис сразу посерьезнел. Он распрямился и принялся обстоятельно излагать свой план. По его словам было видно, что человек он неглупый и быстро ориентируется в ситуации.

– Из города вам придется выбираться самим. Зато за чертой Лондона я смогу вас подобрать. Не у самых стен, разумеется, а, скажем, где-нибудь близ местечка Грэйс-Таррок на северном берегу Темзы. Однако покинуть столицу будет не так-то просто. Город буквально кишит людьми Глостера, и сам он, словно обезумев, носится верхом от Бишопгейтских ворот до Ньюгейтских и от Саутворка до Холборна. Его люди прочесали все гостиницы и постоялые дворы. Награда за вашу голову прельщает многих, и у герцога нет недостатка в помощниках. Как бы то ни было, я буду ждать вас в Грэйс-Тарроке завтра в три часа пополудни. Постарайтесь прибыть вовремя, ибо долго стоять там, не привлекая внимания речной охраны, я не смогу. Ну а затем будем уповать на милость Всевышнего, дабы он послал нам попутный ветер до самой Франции.

На улице снова разгорелась свара. Кричали, суетились, кто-то рыдал, заходилась лаем собака. Майсгрейв еще о чем-то поговорил со шкипером, но Анна не могла разобрать слов. Однако в эту минуту, несмотря на всю безысходность и опасность их положения, она испытывала радость. Ведь Филип Майсгрейв ради нее отказался от подарка самой королевы. Если бы этот камень был ему дорог, он ни за что не расстался бы с ним.

– Вы не спите, леди Анна?

Это был Фрэнк. Капитан Джефрис и Майсгрейв уже вышли.

– Как твоя нога? – справилась Анна у ратника.

Фрэнк сказал, что еще заметно хромает, но ходить и даже пробежать небольшое расстояние, если понадобится, сможет. Затем стал поносить капитана Джефриса, вспоминая, какую неслыханную цену тот заломил. Анна спросила, не было ли известий о судьбе Гарри. Фрэнк помрачнел.

– Я надеялся, что ему удастся скрыться в сутолоке, но не вышло. Недавно приходил этот каменщик Перкен и сказал, что всех, кого схватили, отправили в Саутворкскую тюрьму и, скорее всего, их ждет петля.

Анна не знала, как утешить Фрэнка. Когда вернулся Майсгрейв, Фрэнк Баттс и Анна, стоя на коленях перед его ковчежцем, молились за Гарри.

Ночь прошла спокойно, насколько может оказаться спокойной ночь в буйном Эльзасе. То и дело на улице раздавались звон стали, выкрики или пение. Один раз под самым их окном какой-то гуляка, обнимающийся с хохочущей шлюхой, воскликнул заплетающимся языком:

– Какая жалость, милашка, что ты не графиня Уорвик. Я отвел бы тебя к нашему горбатому принцу, и добрых шестьдесят английских фунтов были бы для меня как манна небесная.

Анна хмурилась. В Лондоне ее имя было у всех на языке! На душе вновь стало тревожно. Она взглянула на Майсгрейва. Тот, как всегда, выглядел спокойным. Он неспешно вычистил оружие, упаковал и пристроил за поясом письмо короля, перекусил и, расстелив плащ, прилег на тюфяке, небрежно опершись о стену.

– Как нам быть дальше? – спросила Анна.

Не поднимая глаз, рыцарь пожал плечами:

– Дождемся утра. Все равно без Перкена и Джека-лодочника нам не удастся выбраться отсюда.

За окном зашумел дождь. Из тьмы долетел душераздирающий вопль. Анна перекрестилась. Ее окружали ночь, мрак и неизвестность, и единственной надеждой и опорой был этот сильный, сдержанный человек.

– Сэр Филип, мне страшно, – негромко сказала девушка. – И я устала, я бесконечно устала от всех этих опасностей…

Филип повернулся, в полумраке его лицо казалось отлитым из бронзы.

– Все будет хорошо, миледи. До сих пор судьба хранила нас. Не может быть, чтобы все было понапрасну.

Девушка молчала, свернувшись клубком. В темноте нудно звенели комары. В этой конуре было зябко и неуютно. Хотелось сесть поближе к Филипу, прильнуть к его плечу, ощутить его силу и тепло, как тогда, когда они лежали рядом у костра. Но теперь это было невозможно. Она не была больше Аланом Деббичем, и рыцарь никогда не скажет ей, как в тот вечер: «Иди сюда».

– Когда мы окажемся во Франции, прибудем к моему отцу и я вновь смогу открыто назваться своим именем, вы узнаете, как умеет быть благодарна дочь Делателя Королей.

Она увидела, что Филип улыбнулся.

– Дай Бог, чтобы вы вновь заняли подобающее вам по праву рождения положение. Для меня же будет величайшей наградой лицезреть свою отважную спутницу во всем блеске славы.