Обрученная со смертью. Том 2

– Выражаясь на вашем языке, хуже не придумаешь. – тогда почему он улыбается после этой фразы? Да и вообще! Он слишком много улыбается в последнее время! Для него это совершенно не свойственно! Как и эмоции, которые я всё чаще стала ловить в его всевидящих глазах и в лёгкой мимике лица.

– И что теперь? Тебя объявят в розыск и провозгласят особо опасным преступником? Награду за поимку тоже приложат?

– В моём роду не принято прятаться и зарывать голову в песок. Для воинов нашего колена – это слишком унизительно.

– Да ладно тебе! О какой, к чёрту, гордости тут может идти речь, тем более о цессерийской? У вас не может быть никакой гордыни! Это чисто человеческое чувство, а вы лишены наших чувств, ты сам говорил!

– Мы их не лишены, мы от них сознательно отказались, и я тебе об этом говорил. И чтобы иметь хоть какое-то представление о настоящем цессерийце, надо хотя бы пожить рядом с ним несколько тысяч лет. Увы, но люди подобной роскоши лишены.

Если он не прекратит заливать мне тут о каких-то моральных устоях своей расы, я точно завизжу.

– Так это что… мы сейчас до сих пор в Палатиуме? Никуда не сбегаем и не улетаем? Не улыбаемся и не машем Земле-Матушке ручкой? – попытка переключиться на якобы отвлечённо-нейтральную тему, ни к чему хорошему не привела. Никакого облегчения не последовало, потому что Астон качнул головой демонстративным отрицанием всем моим тщедушным надеждам. Ещё бы губы поджал в сожалении для пущего эффекта.

– Да, мы сейчас в главном центре управления Палатиума, поскольку здесь самая высокая охрана безопасности, и её не могут взломать извне даже имеющие на это право представители Внутреннего Порядка Цессеры. Что-то вроде неприступной цитадели или убежища-обители для любого цессерийца, где он может прятаться хоть до скончания веков. Эдакая, лично избранная для себя тюремная камера, в которой он так же может погрузиться в анабиоз, дабы не растрачивать понапрасну силы на полное безделье и изматывающее одиночество. И его выбор, в данном случае, неоспорим, как и та же возможность предстать перед непредвзятым судом правомерных старейшин других кланов. Только в последнем примере, вместо добровольного заточения, тебя, скорей всего, казнят. И в девяноста девяти из ста случаев – показательно.

– То есть… мы сейчас здесь только из-за меня? А этот шикарный саркофаг и есть твоя криокамера для анабиоза? – я не выдержала и приняла полусидящее положение, с которого мне было проще рассматривать окружающее пространство, а заодно поближе подсесть к самому успокаивающему меня здесь источнику мощнейшей защиты – к Астону. К тому же мне уже порядком поднадоело всё время валяться, в ожидании очередного нежданчика. Да и в лицо мужчины хотелось смотреть с более близкого расстояния, как и ощущать его реальное присутствие.

Кстати, себя я тоже обнаружила одетую в свою старую пижаму с сиреневыми бабочками, и в свете нынешних событий это выглядело несколько странно.

– Мне нужно было время, чтобы привести тебя в порядок и определиться с твоим ближайшим будущим.

– С моим с чем? Ты это о чём? – я ошалело захлопала глазками, сбившись с относительно степенного хода мыслей и окончательно запутываясь в придавивших меня чувствах. Слишком много чересчур шокирующих потрясений, чтобы успевать группироваться при каждом ударе и падении. Так и без головы недолго остаться.

– И к слову, где моё кольцо? Ты собираешься мне его возвращать? – это был даже не вопрос, а едва не отчаянное требование с нотками претензии в моём обиженном и слегка дрожащем от переизбытка чувств голоске. Я уже была готова его обыскать собственноручно, если бы меня не потряхивало от очень дурного предчувствия.

– Оно тебе больше не нужно.

– Чего? Как это не нужно? Когда оно мне действительно было не нужно, я и избавиться от него не могла, а теперь…

А теперь, Адарт неожиданно поднял руки и весьма волнительным жестом обхватил моё лицо ладонями. Видимо, чтобы я не дёргалась и не отводила поплывших под влажной плёнкой глаз от его чёртового гипнотического взора.

– Я должен позаботиться о твоей настоящей безопасности, – он не может говорить это всерьёз! И не в его привычке так болезненно хмурить брови и всматриваться в моё лицо, будто пытаясь меня успокоить ласкающим поглаживанием кончиков пальцев и осязаемого взгляда.

– Что значит должен? А я что должна? Молча соглашаться с твоими решениями на мой счёт? Не слишком ли много ты на себя берёшь? – мне очень сильно хотелось от возмущения ударить его в грудь, чтобы сделать хоть немного больно, по-настоящему. Чтобы почувствовал, как больно мне сейчас от его слов и от того ужасного предчувствия, что теперь накручивало вокруг моего сердца свои хладные кольца хватким аспидом и нацеливалось вонзиться в него ядовитыми клыками. Разве он не видел этого, не чувствовал и не понимал?

Только вместо немощного удара кулачками я лишь вцепилась дрожащими от ненавистной беспомощности и страха в его водолазку, мечтая, скорее, прижаться к его плечу и заставить его пообещать больше никогда так не делать. Не пугать меня и… не смотреть такими глазами!