Обрученные с Югом

— Привет, мистер Кэнон! Что вы, от меня аромат, как от персика. Это у нас семейное. Благодарю вас на добром слове.

— Ты белый охламон, только и всего, Лео. И нечего тут обижаться. А на твою семью мне плевать. Потому что, сэр, такие, как вы, для меня вообще не существуют.

— Скажите, а деревенский кабан, о котором вы упомянули, он пахнет иначе, чем, скажем, воспитанный в окрестностях Чарлстона?

— Да, наши кабаны хорошо воспитаны и вообще не потеют.

— Я видел, вы потеете. И гораздо сильнее, чем деревенский кабан.

— Ты мерзавец, если у тебя язык повернулся такое сказать. — Он посмотрел через такие же толстые, как у меня, стекла очков. — Чарлстонцы никогда не потеют. Иногда на нас выступает роса, как на кустах роз или гортензий.

— Что-то на вас она выступает очень часто, мастер Кэнон. Я-то всегда думал, это оттого, что вы из упрямства отказываетесь установить кондиционер в магазине.

— Ага, ты намекаешь на мою бережливость, на мою вызывающую восхищение экономность.

— Нет, сэр. Я намекаю на вашу жадность. Вы сказали мне однажды, что с трудом расстались бы с пенни даже ради того, чтобы расквасить нос Линкольну.

— Линкольн, этот антихрист! Развратитель Юга! Да я бы не только нос ему расквасил! Я по-прежнему считаю, что Джон Уилкс Бут[29] — один из самых недооцененных героев Америки.

— Как поживают ваши ноги?

— Когда это вы обзавелись дипломом медика, сэр? В последний раз, когда я на них смотрел, мои ноги принадлежали мне и только мне. Не припомню, чтобы я продал их тебе.

— Мистер Кэнон, — я уже начал уставать, — вы прекрасно знаете: ваш доктор велел мне следить за тем, чтобы вы делали горячие ванночки для ног с английской солью. Он подозревает, что вы наплевательски относитесь к его предписаниям и к себе.

— Это нарушение врачебной тайны! Это бесчестно! Я, пожалуй, напишу заявление во врачебную комиссию и потребую лишить его лицензии. Он не имел права сообщать столь интимные подробности моей личной жизни какому-то уголовнику.

Лавируя по узкому проходу между комодами и шкафами, я добрался до потрепанной занавески, за которой скрывалась обшарпанная кухня. Включил кран с горячей водой и, подождав, чтобы она стала обжигать мне руки, наполнил до половины тазик. Всыпав чашку английской соли, я, осторожно шагая, вернулся к мистеру Кэнону. Однажды я плеснул горячей водой на один из его бесценных столов, и он неистовствовал так, словно я отсек палец христианскому младенцу. Его настроение поддавалось прогнозированию, оно колебалось в диапазоне от «переменная облачность» до «штормовой ветер». Мне показалось, что сегодня выпал спокойный день, и я не ожидал на горизонте ничего, кроме легкого волнения.

— Я не собираюсь совать ноги в раскаленную лаву, — сказал он, и его губы вытянулись в нитку.

— Через мгновение вода остынет. — Я взглянул на часы.

— Мгновение! Что это за единица времени? Я живу в Чарлстоне больше шестидесяти лет и ни разу не слыхал про такую. Может, таким единицам измерения вас учат в этой второсортной школе, куда ты ходишь?

Я проверил воду указательным пальцем.

— Ради бога! — закричал мистер Кэнон. — Убери свой палец. Не хватало, чтобы ты напустил мне в воду мириады бактерий! Может, я брезглив, как старая дева, но правила гигиены я намерен соблюдать неукоснительно!

— Суйте ваши душистые лапки в водичку, мистер Кэнон.

Он снял элегантные кожаные мокасины и застонал от удовольствия, когда ступни погрузились в горячую воду.

Я снова посмотрел на часы.

— Через десять минут приду и оботру ваши ноги своими волосами. Как Мария Магдалина Христу.

— Не мог бы ты сегодня подмести у меня в магазине, Лео? А если у тебя есть время, то хорошо бы отполировать два английских буфета, передние дверцы. Приведи их в порядок, только обращайся с ними почтительно. Они несут на себе печать совершенства доброй старой Англии.

— С удовольствием, сэр. Не надо ли вам добавить чуток горячей воды?

— Чуток? Что это такое? Опять новая единица измерения? На этот раз, видимо, количества? Если ты намерен говорить со мной по-английски, Лео, то выражайся точнее. Я требую точности от своих работников.

— Я не ваш работник, — сказал я, взяв швабру и совок для мусора. — Чарлстонский суд вынес мне приговор — в качестве наказания отдал вам в рабство. Я убираюсь в вашем паршивом магазине и парю ваши вонючие ноги, чтобы вернуть свой долг обществу. А вам, похоже, по душе рабовладельческий строй.

— Обожаю рабовладельческий строй! И это вполне естественно. Моя семья владела сотнями рабов на протяжении веков. Если бы не эта Прокламация об освобождении! Если бы не Аппоматокс![30] Если бы не реконструкция![31] Я родился в эпоху сожалений, в эпоху «если бы не». И вот, когда думаешь, что хуже некуда, к тебе является Лео Кинг! — Он рассмеялся, что бывало крайне редко. — Я предпочел бы, чтобы ты дрожал от страха всякий раз, переступая порог моего магазина. Мне нравится запах страха, который вырабатывают железы в организме людей из низшего класса. А ты разгадал меня, Лео. Я проклинаю тот день.

— Вы имеете в виду тот день, когда я догадался, какой вы на самом деле душка?