— Он предпочитает остаться холостым? — Не понимаю, почему эта информация секретна. Многие в нашей школе желают остаться холостыми. Об этом даже есть параграф в официальном циркуляре службы подбора пар:
Она наклоняется еще ближе ко мне:
— Нет. Он не холостяк. Кай Макхэм имеет статус «Отклонение от нормы».
У Кая Макхэма — статус «Отклонение от нормы»?
Люди с этим статусом живут среди нас; они не опасны, в отличие от людей, имеющих статус «Аномалия». Те должны быть изолированы от Общества. Хотя статус «Отклонение» приобретается вследствие каких-то нарушений принятых правил поведения, его носители защищены; их отклонение от нормы, как правило, неизвестно окружающим. Только чиновники Департамента социальной классификации и сходных областей владеют этой информацией. Остальные члены Общества остаются в неведении.
Я не произношу своего вопроса вслух, но она знает, о чем я думаю.
— Боюсь, что так. Хотя сам он ни в чем не виноват, но его отец допустил нарушение. Общество не могло игнорировать этот факт. Хотя Макхэмам было разрешено усыновить Кая, он классифицирован как лицо с отклонением от нормы и, следовательно, исключен из базы данных для подбора пар.
Она вздыхает.
— Мы заполняем микрокарты всего за несколько часов до банкета. Возможно, тот, кто заполнял вашу, допустил ошибку из-за спешки. Мы обязательно выясним, кто вставил по ошибке лицо Кая в вашу микрокарту.
— Я надеюсь, вам это удастся, — говорю я. — Вы правы, это жестоко.
— Мы это выясним, — повторяет она, улыбаясь мне. — Я обещаю. — Она смотрит на часы. — Я надеюсь, что смогу устранить вашу проблему.
— Да, спасибо. — Я стараюсь не думать о мальчике с отклонением от нормы. Хочется думать о том, как замечательно, что всё опять в порядке. Но вместо этого я думаю о Кае, и мне так жалко его, что лучше бы я не знала правды о нем. Ну, захотел остаться холостым, и всё. Бывает.
— Мне не надо напоминать вам о том, что вся информация о Кае Макхэме конфиденциальна? — спрашивает она мягко, но я слышу металл в ее голосе. — Единственная причина, по которой я вам ее доверила, — ваше право знать без сомнения, что он никогда не станет вашей парой.
— Конечно. Я никому ничего не скажу.
— Хорошо. Наверно, это самое лучшее. Конечно, если вы хотите, мы можем организовать встречу. Я объясню вашим родителям, Ксандеру и его родителям, что произошло...
— Нет! — говорю я горячо. — Нет. Я не хочу, Чтобы кто-нибудь знал, кроме...
— Кроме кого?
Я молчу, и вдруг ее ладонь ложится на мою руку. Она не сжимает ее грубо, но могу сказать: она будет ждать моего ответа, пока не дождется.
— Кого?
— Моего дедушки, — признаюсь я. — Ему почти восемьдесят.
Она отпускает мою руку:
— Когда его день рождения?
— Завтра.
Она секунду думает, потом кивает:
— Если у вас есть потребность поделиться с кем-то, это оптимальный вариант. Однако... он единственный?
— Да, — отвечаю я. — Больше никто не должен знать. А дедушка пусть узнает, потому что... — Я обрываю фразу. Она знает почему. Причина ясна.
— Я рада вашей решимости, — говорит чиновница, кивнув. — Должна признать, это упрощает мою задачу. Разумеется, предупредите дедушку, что если он проговорится кому-то, то будет наказан. А это уж точно не то, что ему сейчас нужно. Он может потерять привилегию по консервации.
— Я понимаю.
Чиновница встает, улыбаясь:
— Могу я помочь вам сегодня еще чем-нибудь?
Я рада, что встреча закончена. Теперь, когда в моем мире снова все хорошо, мне захотелось вернуться в переполненную людьми комнату. Здесь я вдруг почувствовала себя одинокой.
— Нет, благодарю вас.
Она указывает жестом на тропинку, ведущую обратно в центр:
— Всего хорошего, Кассия. Рада была помочь.
Благодарю ее в последний раз и ухожу. Она стоит и смотрит мне вслед. Хотя я знаю, что это чепуха, но мне кажется, она следит за мной все время: как я вхожу в дверь, прохожу через холлы в зал, а потом к столу, где Ксандер еще продолжает играть. Он поднимает глаза и ловит мой взгляд. Заметил мое отсутствие. В его глазах вопрос: «Все в порядке?» И я киваю. Теперь да.
Теперь снова все нормально. Лучше, чем нормально: теперь я еще сильнее радуюсь тому, что обручена с Ксандером. Но как ужасно то, что мне рассказали о Кае. Я не смогу относиться к нему, как прежде, — я слишком многое о нем знаю.