Обручев

Он исследовал геологию окрестностей источника и с любопытством присматривался к населению. По Чикою жили казаки Забайкальского войска, русские, но похожие на монголов. Издавна осев здесь, они часто женились на бурятках. Народ был живой, способный. Но особенно заинтересовали его «семейские». Так здесь называли староверов, когда-то выселенных в эти места из-за Урала. У них запрещались водка и табак. Жили в крепких чистых домах, большими семьями — отсюда и прозвание. Сыновья, женившись, не уходят от отца, хозяйствуют вместе. В иных семьях за стол садится ежедневно сорок-пятьдесят человек. А люди, как на подбор, рослые, сильные, белозубые... Таких «добрых молодцев» и «красных девиц», пожалуй, только здесь и встретишь.

Он осмотрел минеральный источник, решил, что курорт организовать здесь стоит: красивые окрестности, насыщенная углекислым газом вода... Хорошие места для отдыха и лечения.

Довольный этой приятной поездкой и удачной охотой, он вернулся в Кяхту и был огорошен депешей из Восточно-Сибирского отдела. Сообщали о смерти Черского на Колыме.

Вот и кончились странствия Ивана Дементьевича! Недаром он казался таким усталым! Обручев тут же написал некролог по памяти, книг Черского в Кяхте не было, и отправил его в отдел вместе с отчетом об осмотре Ямаровского источника.

Поздно уснул Владимир Афанасьевич в эту ночь. Нечего скрывать от себя — тревожно за Лизу с малышами... Но впереди Монголия, Китай, вожделенная Азия!

На рассвете его разбудили. Начался поход.

Сосновые боры в равнинах, густые, мрачноватые... Запах смолы, зеленый рассеянный свет... Потом по речным долинам вверх, через голые хребты и опять вниз... Через реки вброд. На каждом перевале опознавательный знак, приношение горным духам — «обо» — груда камней и воткнутые в камни палки с флажками. А флажки — то обрывки тряпок, то пучки конского волоса, то шелковые шарфики, смотря по достатку или благочестию путника.

Пробуждение на заре, завтрак, кормежка коней... Долгий дневной путь. Двуколки с вещами медленно ползут по дороге, а Обручев с Цоктоевым верхами, то обгоняя обоз, то отставая. До обеда немало обнажений пород осмотрено и описано, собраны образцы... В полдень — отдых. Но палаток не раскладывают. Наскоро кипятится чай, вынимаются холодные закуски. Лошади пасутся, пока люди отдыхают. Потом снова путь до вечера. Тут уже ставятся палатки, варят ужин. Обручев делает записи в дневнике, чертит карты... Спать ложатся рано, завтра вставать с солнцем...

В этом путешествии Владимир Афанасьевич впервые ведет подробные записи в дневнике. Прежде, полагаясь на свою память, он довольствовался записными книжками. Но хотя память превосходная, все же при составлении отчетов всякий раз начинались затруднения. Одно записано слишком кратко, интересные подробности уже нечетко вспоминаются, другое плохо понятно ему самому, третья запись стерлась, и буквы едва можно разобрать. Нет, только ежедневная подробная расшифровка в дневнике всего отмеченного днем в записной книжке, когда впечатления еще свежи, сохранит полностью весь добытый материал. К тому же дневник лежит во вьюке и путешествует более безопасно, чем книжка. Она может и потеряться и подмокнуть при переправе через реку...

На девятый день путешествия, перевалив через хребет Тологохту, увидели Ургу [10]. Собственно, Урга представляла собою два города — монгольский и китайский. А между ними в степи стоял дом русского консульства. Там и поместилась экспедиция.

Здесь нужно было заново снаряжать караван для дальнейшего путешествия. Предусмотрительные и заботливые Лушниковы и тут помогли. Владимир Афанасьевич смог спокойно доверить эти хлопоты приказчику одного кяхтинского торгового дома. Отсюда представители кяхтинских фирм переправляли товар в Кяхту, а китайские караваны, сдав свои грузы в Урге, порожняком возвращались на родину. С таким караваном и должен был Обручев ехать дальше. Нужно закупить и продовольствие. Пока свершались все эти дела, Владимир Афанасьевич осматривал город.

Он уже познакомился с несложным бытом монголов за девять дней пути до Урги. Бывал в степных юртах, где пол застлан войлоком, у стен стоят сумы с одеждой, посредине горит огонь в тагане, а на низеньком столике,- единственном предмете меблировки, расставлена посуда. Более богатого убранства ни в одной юрте Владимир Афанасьевич не видел. Он пил с монголами кирпичный чай с молоком, заправленный маслом и мукой, ел хурут — творожные сырки, луковицы сараны, редко-редко — мясо.

Так же проста одежда — синие бумажные штаны и рубаха, халат, а зимою баранья шуба, теплые сапоги и шапка.

Все состояние монгола — скот. И стада у богатых людей огромные — несколько тысяч голов, а у бедняков десяток тощих овец. Но есть и такие, у которых вовсе нет своего скота, они пасут чужой.