Обручев

Тоненькая девушка, небольшого роста... Живая, кокетливая. Его познакомил с ней приятель. Она была приветлива, смотрела в глаза ласково и задорно. Владимир посвящал ей стихи, и они ей нравились. Она смеялась его шуткам, с удовольствием с ним болтала. Казалось, что выделяет его среди прочих «поклонников». А их было много — офицеры, студенты и уже солидные люди — инженеры, юристы... Жила она весело, и у нее часто собирались гости.

Владимир бывал счастлив, когда среди общего веселья, музыки, танцев она подсаживалась к нему, спрашивала, что нового он написал, глядела внимательно и задорные глаза становились мягкими, мечтательными. Это уединение вдвоем в шумной компании потом долго вспоминалось, радовало, грело...

Но время шло, и ничто не менялось. Все та же милая кокетливость, шутливость, порой, участливый, минутный разговор. Не больше... И, наконец, он заметил, что она уединяется почти с каждым из гостей. Каждого слушает, чуть склонив голову, на каждого глядит задумчиво и нежно...

Он понял, что для нее он лишь один из многих. Пробовал серьезно объясниться, она отшучивалась, ускользала, уходила, как песок из пальцев.

После нескольких одиноких и мрачных прогулок, исколесив чуть ли не весь город, он решил больше не видеть ее, С замирающим сердцем ждал, что она встревожится, позовет, напишет.

Не дождался... По слухам, в доме по-прежнему были постоянные гости, веселье, танцы. Она по-прежнему кокетничала, кружила головы, но уже стал появляться рядом с ней какой-то «жених».

Владимиру нелегко далась эта победа над собой, но он гордился тем, что выдержал характер и не остался в свите кокетливой девушки. Никому из товарищей, хотя они и подшучивали сначала над его частыми отлучками, а потом над необычной мрачностью, он не открыл ее имени.

Теперь он уже может спокойно вспоминать эту невеселую историю своей первой любви.

В Петербурге жизнь вообще была насмешливая, неласковая...

Первое время, когда мать еще не получала пенсии, а у него не было ни стипендии, ни заработка, приходилось совсем туго. Вот тогда и выручала тетя Маша. Потом стали платить стипендию горного ведомства — двадцать пять рублей в месяц. Комната, стирка, нужные книги... На кормежку оставалось немного. Спасибо Чернявским — тетка Генриетта Карловна, старшая сестра матери, и ее муж радушно приглашали к себе, каждое воскресенье угощали обильным и вкусным обедом. Владимиру казалось, что он до вторника будет сыт, но уже на следующее утро мечтал о свежей булке и стакане кофе или крепкого чая. А это часто оказывалось недоступной роскошью.

Что, если всю жизнь так будет, если он никогда не сумеет по-настоящему помогать матери? Разве мало литераторов тянет полуголодное существование? Похвала Стасюлевича еще не решает дела. Не все, пожалуй, захотят печатать молодого, никому не известного автора... А если одна неудача за другой? Если нужно будет искать работу? А он недоучка, без диплома. Таких людей покойный отец всегда жалел.

Это чудесно, что Полозов обещает скоро приехать в столицу! Но, кажется, уговаривать Владимира не бросать институт ему уже не придется. Бывший ученик скажет учителю, что все его советы продумал и принял как программу жизни.

Пять часов! Товарищи с шумом встают из-за стола, прощаются. Кто-то догадался, наконец, открыть форточку.

Спать остается совсем немного. Завтра, нет, уже сегодня, он пойдет к Чернявским, оттуда к сестре Анюте в Смольный. Он не перестает радоваться, что удалось устроить девочек туда.

Анюта выйдет к нему из рядов подружек, смешная в своем длинном камлотовом платье... Будет делать книксены направо и налево. Косички у нее торчат в стороны, белые подвязные рукавчики все время сползают... Кто-нибудь из классных дам непременно сделает ей замечание, Анюта покраснеет густо, до слез. Первые минуты встречи он будет утешать и успокаивать сестру.

Кажется, можно наскрести немного денег, купить ей коробочку тянучек. Жалкий подарок! По соседству красавцы кавалергарды и томные правоведы будут шуршать шелковой бумагой, развертывая великолепные коробки с шоколадом от Крафта. А эти малявки девчонки станут смешливо коситься на его бедные тянучки.

Ну и к черту все это! Пусть косятся! Не в роскошных конфетах счастье. Надо эту мысль получше внушить Анюте.

Он встает и выходит к товарищам.

— Довольно колобродить! Дайте отдохнуть хоть часок!

— А ты разве не спал? Неужели притворялся? Вот хитрец!

— У него такой всклокоченный вид, словно он сам всю ночь играл и продулся в пух.

— Ну нет, по-моему, я за сегодняшнюю ночь кое-что выиграл, — говорит Обручев.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Меж ними все рождало споры

И к размышлению влекло.

Пушкин

Профессор Иван Васильевич Мушкетов, широко и сильно шагая, поднимался на холм. Студенты следовали за ним, растянувшись длинной цепочкой, лениво переговариваясь вполголоса. Всем было жарко.

— Подтянуться надо, братцы! — предложил кто- то. — Тащимся, как тяжелая артиллерия.

— Зато бомба, как и положено, артиллерию опередила.