Обручев

Понятно, что плохие, бесчестные люди о своем отечестве, о народе думать не станут, им лишь бы карман набить. Она всегда это повторяла покойному генералу. Только не утешали эти слова ни Александра Афанасьевича, ни самое Эмилию Францевну. Если сын должен за свои благородные убеждения платиться каторгой... Нет, нет! Какая мать не захочет, чтобы ее дитя было подальше от смуты?

Не миновала беда Владимира, арестовали в незабываемом 1861 году... Он, оказывается, распространял прокламации тайного общества «Великорус»...

Сидел в Петропавловской крепости. В феврале шестьдесят второго судили. Получил каторжные работы и после них вечное поселение в Сибири. И зятя, мужа дочери Марии, Петра Ивановича Бокова вместе с Володей судили, но оправдали, слава Иисусу!

Владимир на следствии молчал и на суде держался отлично. Так и не сказал, откуда у него эти прокламации. Говорят, спас своим молчанием человека, которому худо бы пришлось... А кто этот человек, даже ей, родной матери, неизвестно. Разные имена называли секретно: и Чернышевского, и Добролюбова, и Серно-Соловьевича, и даже родственника Николая Николаевича Обручева, Володиного двоюродного брата.

Николай Обручев, племянник мужа... Может быть, это и он? Ведь годом позже, будучи начальником штаба 2-й гвардейской дивизии, он отказался участвовать в подавлении польского восстания, вслух говорил, что это братоубийственная война...

Благодарение создателю, ни Обручевы, ни Тымовские предателями никогда не были, и отрадно думать что Володя проявил благородное упорство и молчание его спасло человека, кто бы тот ни был. Но неужели самого Владимира не могла миновать эта участь?.. Вспомнить страшно, что пережили тогда они, старики!

Гражданская казнь была в мае шестьдесят второго... Несчастный год! Столица в то время горела. Пожары вспыхивали неожиданно в разных местах города. Народ волновался. Полиция уверяла, что студенты, революционеры поджигают.

Когда над Володей совершали эту ужасную церемонию гражданской казни, срывали с него погоны и мундир, шпагу ломали у него над головой, будто вычеркивали из списков живых — Иисус-Мария, как она тогда жива осталась! — люди вокруг эшафота кричали, требовали, чтобы Володю повесили, сами растерзать его хотели... Потом говорили, что в толпе шныряли полицейские агенты, нашептывали, что казнят поджигателей. Сами же, наверно, и поджигали, чтобы против этой несчастной молодежи народ восстановить... Неужели люди вечно будут верить начальству только потому, что оно начальство? Неужели всегда будут побивать камнями тех, кто за них идет на муки?

Эмилия Францевна плачет, не вытирая слез, и только, заметив расплывающиеся пятна на драгоценных письмах, пугается и бережно осушает исписанные страницы платком.

Теперь Володя, благодарение богу, уже свободен, но сколько пришлось вынести! А начинать нужно все сначала...

И у дочери Маши как сложилась жизнь? Чудесная девушка была, приветливая, скромная... Не то что очень красива, но привлекательна необыкновенно.

Росла, как растут все девочки в помещичьих семьях, в меру шалила, занималась музыкой, языками, а вошла в возраст, наслушалась, нахваталась... С братом Владимиром очень дружила, он помог, конечно... Заладила: «хочу учиться», «буду врачом»... Только это и твердила.

Генерал слышать не хотел, сказал раз и навсегда: он не допустит, чтобы дочь его бегала по лекциям со студентами. Так бы тому и быть, если бы не Владимир. Во всем поддерживал сестру, поддерживал, понимал, сочувствовал...

Маша горевала, горевала из-за отцовского упрямства, да и заболела. Здешние лекари ничего не понимают. Тоскует, чахнет, не ест, прямо на глазах тает...

Владимир хотя тогда с отцом и был в разрыве из-за своей отставки, но, как узнал, что Маша больна, прилетел в Клепенино. Оказалось, деньги на поездку занял в семействе, где гувернером состоял. От отцовской помощи он еще раньше отказался, в прошлый свой приезд. Ссорились они тогда с генералом страшно...

А на сей раз приехал Володя не один, привез с собою врача из Петербурга. Врач-то, как потом узналось, близкий приятель его был, но об этом родителям не сказали. Так в Клепенине появился Петр Иванович Боков.

Генерал мрачен, Володя угрюм, Маша слаба... Петра Ивановича не слишком доверчиво встретили. Но человек оказался превосходный. Воистину уж, «светлая личность», как молодежь выражается. Умен, образован, врач хороший, веселый, добрейшей души.. А уж красив!.. Глаза просто говорят, черты лица точеные, голос мягкий...

Вспоминая своего любимца, Эмилия Францевна сокрушенно качает головой.

Всем хорош! Даже до генерала дошел. Никого не слушал Александр Афанасьевич, а как сказал Боков, что Маше нужна перемена обстановки, рассеянье, столичные врачи, согласился отпустить дочку в Петербург, с Эмилией Францевной конечно.

Владимир преданно о них заботился. Квартиру снял... Оказались близкими соседями Чернышевских. Николай Гаврилович сам пришел познакомиться, книги Маше принес.