— Какого?.. — всё что сумела я тогда выдавить, впервые разглядев в окружающем полумраке обступивших меня со всех сторон похитителей. Спасибо хотя бы за то, что в человеческом обличье. Пусть легче от данного факта мне и не стало, но уж лучше так, чем любоваться их цессирийскими мордами со стекающей по выступающим челюстям голодной слюной.
— Я на твоём месте постаралась бы расслабиться. И не особо дёргалась. Толку от этого всё равно никакого?
— Точно никакого? Или всё-таки КАКОГО? — в этот раз у меня получилoсь получше и даже еще на чуть-чуть повернуть голову, чтобы впериться упрямым взглядом в отмороженное личико красноволосой предводительницы местного клана.
Место, кстати, я тоже вспомнила. Тот самый ритуальный зал с трёхметровым углублением в полу, в котором я уже до этого успела побывать не по собственной на то воле, и на мраморном жертвеннике которого я теперь сейчас и лежала. Α ещё я заметила Гросвенора где-то у изножья алтаря и как минимум восьмерых цессерийцев в чёрных костюмах с их последней вечеринки. Тех, кто стоял в моей голове, увы разглядеть было сложнее, но, как оказалось, я знала хорошо в лицо только двоих. Странно, но Ардагаста среди них не наблюдалось.
При чём сам зал вроде как был погружён в глухую темноту, а единственный источник света — тот самый молочный камень-минерал, что мерцал прямо надо мной и чем-то напoминал подвешенную для вполне конкретной цели крышку гроба. И его размеренная световая пульсация очень скоро начала меня раздражать, если не хуже. Казалось, она двигалась, пусть и медленно, плавно, без пугающих рывков, но, мать вашу, ОНА ДВИГАЛАСЬ!
— Я же тебя вроде на твоём русском языке попросила, почти по-хорошему. Расслабься и не сопротивляйся.
— Серьёзно? По-хорошему? Это что, типа ваш цессерийский юморок? Может еще для полного счастья устроите здесь групповой стэнд-ап? Правда, с оргиями у вас выходит намного лучше, хотя я и не любитель…
Красноволосая стерва сдержанно выдохнула и отвела свой тяжкий взгляд к белому валуну.
— Я бы с радостью заткнула твой рот каким-нибудь плотным кляпом, но он, к сожалению (я о твоём рте, если что), нужен для проведения ритуала.
— А хирургический не подойдёт? — не то, чтобы я горела страстным желанием растянуть себе рот стальной растяжкой, но молчать тоже не особо-то хотелось. Тем более, когда до жути страшно, а я даже не могу прочувствовать, как у меня скручивает желудок от шокового стресса и трясутся все конечности. Так что голова, рот и язык — единственное, что еще более-менее поддавалась хоть каким-то чувствам осязания.
— В хирургическом — сталь и стеснённый проход. Просто заткнись.
— Если что, меня зовут Настей. И что значит «стеснённый проход»? Что вы собираетесь пихать в мой рот? И где Адарт? Что вы с ним сделали?
В этот раз главвредина местного шабаша мне не ответила, зато обратилась на своём нaречии к стоявшим вокруг алтаря цессерийцам. После чего, вся эта банда, как по команде, подняла руки и приложила все свои ладони к молочному кристаллу. Картинка не самая вдохновляющая, если учитывать моё плачевное положение и полное неведение о происходящем. Стылым холодом пугающего предчувствия пробрало меня в этот раз вполне осязаемо и тем страшнее было воспринимать явно усугубляющийся вокруг меня кошмар. Не чувствовать своего тела, но пропускать все страхи и мою зашкаливающую реакцию сквозь онемевшие нервы — те еще незабываемые впечатления.
А когда эти грёбаные шаманы закрыли все, как один, свои глаза и начали что-то там в унисон нараспев декламировать, уж больно схожее с латинскими песнопениями или псалмами, мне как-то совсем стало нехорошо. Потому что камень надо мной сразу же будтo бы ожил, стал мерцать ещё интенсивнее и ярче, а плавающий в нём свет — разрастаться и… обретать более живую форму. И хрен бы с одной только визуальной картинкой. Меня мгновенно приложило к алтарю более ощутимым гнётом, и в этот раз oн исходил не от мoего чем-то накаченного тела. Теперь я чувствовала гудящее давление, которое излучалось именно белым камнем, и оно наполняло меня своей жуткой вибрацией, забираясь мне в голову, в лёгкие, глаза и… Да, в самую душу. А может пока лишь пыталось забраться, чтобы окончательно парализовать и лишить возможности не только не двигаться, но и не думать.