Обручённая со смертью

В моей голове окончательно помутнело, ибо я перестала что-либо понимaть после последних маминых фраз, предложившей данному маньяку устроить в нашем дoме обыск. Либо это была какая-то шутка, либо… Я НЕ ЗНАЮ! Он же сейчас повернёт лицо в сторону проёма и увидит меня!

Не прошло и трёх лет, как он сделал именно это. Вдруг отпустил маму и развернулся всем корпусом к межкомнатной арке, встав живым распятьем в единственном отсюда выходе и, само собой, перекрыв собой любые пути к отступлению. Воплощение суперзлодения во плоти. В тёмно-зелёном костюме-тройке и в кожаных перчатках профессионального киллера. Он их надел потому что не собирался оставлять своих отпечатков или же для обычных понтов, в стиле ему подобных выродков?

Какое-то время я была уверена, что он смотрит прямо на меня, хотя выражение лица Гросвенора так и не изменилось. Жёсткое, надменное; потемневшие глаза так и буравят воздух кухни, словно пытаются насадить на стилеты своего пронизывающего взгляда любого, кто здесь хотя бы попытается либо дёрнуться, либо наберётся наглости что-то сказать ему в супротив.

Сколько прошло секунд? Две или двести? Когда останавливается дыхание, сердце, а вместе с ними и время, остальное тоже выглядит каким-то неправдоподобным, будто кем-то или чем-то намеренно затянутым. Как заевшая на одной дорожке пластинка. И не сделаешь при этом ничего, потому что не можешь пошевелиться, как и понять происходившее в эти мгновения безумие. В любом случае, я готова была сопротивляться до последнего. Пусть даже на это уйдёт всего несколько секунд.

И вдруг его взгляд соскальзывает с меня в сторону и продолжает свой пристально изучающий ход ко внутренней стене с навесными и напольными шкафчиками. Вверх, вниз. Потом опять к центру и к окнам, к массивной столешнице, на которой мама, как правило, колдовала над всеми своими кулинарными шедеврами…

У меня невольно округлились глаза, когда до меня наконец-то дошлo. Он меня не видит! Едва ли так будут разглядывать чужую кухню только из-за примитивного любопытства. Он действительно обшаривал её своим цепким (но, как выяснилось, совершенно не всевидящим) взором, поскольку искал в ней следы, доказывающие моё здесь пребывание. Ещё и сделал один шаг внутрь, опуская руки, выравнивая королевскую осанку и уже с неcкрываемым отвращением делая последний зрительный заход по имеющимся тут вещам.

— Одно у вас рабских холуёв так и осталось неизменным — дурацкая тяга к тесным коморкам и ограниченному пространству. Готовы в картонных коробках жить, зато с мыслью, что это ваша коробка. Не удивлюсь, если подсознательно скучаете за ошейниками с цепями.

И тут он неожиданно втянул носом воздух, как тогда, в Париже, когда меня обнюхивал, и я еще сильнее внутренне сжалась, готовясь… Понятия не имею, к чему готовясь, но мысли о подставке с ножами не давали мне покоя уж точно не меньше минуты.

Но Гросвенор ещё более неожиданно вдруг скорчил недовольную гримасу, уж больно театрально скривив губы и сморщив нос. Разве что не фыркнул и не зашёлся кашлем.

— Великая Праматерь! Как вы вообще в этой вони живёте? Ещё и жрёте эту гадость по нескольку раз на дню. — при этом помахал перед лицом ладонью, вроде как пытаясь столь незатейливым способом избавиться от смешанных ароматов готовящегося завтрака. — Если тут как-то и можно кого-то унюхать, то толькo в упор. Поди разбери, насколько старый её запах. В любом случае, он ощущается. Так что, дражайшая мадам Ковалёва, ваша ложь не то что наглая, а вопиюще непростительная. Я могу очень сильно расстроиться. А если я сильно расстроюсь, кому-то придётся за это отвечать.

Он наконец-то отвернулся и вышел oбратно в прихожую, намеренно повышая голос, чтобы его можно было услышать даже на чердаке и в подвале. А я так и осталась на прежнем месте, будто намертво к нему примороженная и по ходу не способная вообще что-либо предпринять в сложившейся ситуации. Если какие-то мысли в голове и возникали, то тут же безжалостно гасились под выбивающими ударами болезненных страхов. Бросало то в холoд, то в жар, особенно от собственного бессилия, не говоря уже от пережитого шока увидеть эту цессерийскую сволочь прямо перед собой и остаться при этом им неувиденной. Тут уж во истину нужны не абы какие силы, чтобы всё это осознать, принять и осмыслить. Но в том-то и заключался весь смысл происходящего. Я чувствовала, что данные силы во мне имелись. Более того, они словно нарастали после очередного эмоционального потрясения или же высвобождались в момент обострения смертельной опасности. Но я пока не понимала, что это, как и того факта, что не была замечена Гросвенором именно в упор. Почему и как? Боюсь, тот, кто мог ответить сейчас на все эти вопросы (как и защитить мою семью от вторжения инопланетного психопата-маньяка), находился в недосягаемом для всех нас месте. И как джина из волшебной лампы его на вряд ли теперь вызовешь.