Обрусители: Из общественной жизни Западного края, в двух частях

Директор гимназии был в восторге. Маленький, кривой человек, с кривой, лукавой усмешкой на своем чиновничьем, почтительном лице, был уверен, что его выберут председателем: он уже мечтал об одобрении высшего начальства. Чувствовал у себя на груди какой-то орден… Ему так редко приходилось не только получать одобрение, но даже вообще обращать на себя внимание! Когда в день общего собрания в длинной зале гимназии собралось столько членов, что многим не достало стульев, директор окинул взглядом это почтенное собрание и, самодовольно улыбнувшись, ждал, что будет. Он трепетал, стараясь не выказать своего внутреннего волнения, и в тоже время беспрестанно выдавал себя суетливыми движениями. Также внутренне трепетал Петр Иванович, полагавший, что всякое почетное место и звание принадлежало ему по праву в районе его служебной деятельности. «Пан маршалок» был несколько избалован, он привык всегда идти впереди: какая-нибудь подписка, воззвание, что-нибудь общественное и полезное — со всем обращались к нему. Сам он жертвовал немного, но не мешал жертвовать другим; когда учредилось новое «общество», он решил, что будет его председателем, и отправляясь на выборы, напевал фальшиво и громко какую-то бравурную арию. Но, распевая, Петр Иванович, как предусмотрительный полководец, выдвинул вперед свою тяжелую артиллерию в лице членов опеки, с стариком Гусевым во главе. Предстоял выбор членов комитета.

— Смотрите-ка, — шепнул Зыков Шольцу, показывая на толстого члена опеки Вередовича, — Лупинский для поддержки слона привел!

— И моську! — прибавил с улыбкой Шольц, показывая на маленького Грушецкаго.

Когда баллотировка кончилась, и члены, поднявшись с своих мест, зашумели, выбранный в комитет Петр Иванович вышел, сказав себе, что будет он председателем или нет — это такие пустяки, о которых не стоит думать. Но он не только об этих пустяках думал, он ими тревожился, и неприятная мысль, что он может быть не выбран, не давала ему покоя, но он решительно вышел из себя, узнав от старика Гусева, что председательницей собираются выбрать Татьяну Николаевну. Это уже почти было оскорбление. Спровадив Гусева, «пан маршалок» бросился в устав, надеясь подыскать в нем параграф, который бы устранял избрание женщин на должность председателя, но такого параграфа не нашлось; тогда Петру Ивановичу пришло в голову отказаться от членства, послать директору записку; он даже решился заболеть, но потом одумался и кончил тем… но чем он кончил, читатель сейчас увидит.

IV

Неделю спустя, по приглашению директора Сосновича, который совершенно упал духом после того, как надежда быть председателем ускользнула и для него, члены комитета опять собрались в училищном зале для выбора между собой должностных лиц.

Это были все самые видные граждане маленького городка: прежде всех пришел в сюртуке, застегнутом на все пуговицы, аккуратнейший из людей, Платон Антонович Жуковский, за ним прокурор Шольц вместе с судей, Орлова и ученый доктор Иван Иваныч, полагающий все спасение рода человеческого в касторовом масле. У всех были серьезные и деловые лица. В половине первого недоставало только «пана маршалка». Члены один за другим вынимали часы. Это опаздывание казалось умышленным и было недоловко; директор беспрестанно подходил к окну, не зная, открыть ли ему заседание, или немножко подождать. Шольц сказал, что семеро, — a членов действительно было семеро, — одного не ждут. Судя, Иван Тихоныч, верный своей примирительной миссии, заметил, ласково всем улыбаясь, что на первый раз немножко подождать можно. Платон Антонович выразил опасение, не заболел ли внезапно «пан маршалок». Шольц готовился ему возразить, как вдруг двери широко распахнулись, и сам Петр Иванович, здоровый, развязный и веселый, в сером пиджаке и пестром галстуке, явно намекавшем, что он не придает этому собранию и вообще всей этой затее никакого серьезного значения, вошел, расшаркался перед Орловой, не извиняясь, упомянул что-то про больницу и острог и сел рядом с открывшим заседание директором имея по правую руку Орлову, a vis-a-vis Шольца.