Обрывистые берега

— Пока в карцер! А потом начальство распорядится, куда тебя послать: в Крым или на Кавказ.

Губы Пана мелко запрыгали.

— А за что?

— Объяснение получишь у дежурного по корпусу, а сейчас собирайся, да поживей. — И, повернувшись к Валерию, спросил: — Где это самое?..

— Что? — не понял Валерий.

— Картинки, о которых ты говорил начальнику.

Валерий открыл дверцу "холодильника" и отошел. Надзиратели, улыбаясь, некоторое время молча смотрели на камерную "Третьяковку".

— Кто придумал-то? — спросил высокий надзиратель.

Валерий взглядом показал на смущенного Хасана.

— А что — ничего!.. — протянул он благодушно. — Начальник разрешил.

Когда за Паном и надзирателем закрылась дверь, Сергей Моравский подошел к Валерию и обеими руками расслабленно пожал ему руку.

— Мы бы до этого никогда не додумались. Сидишь, наверно, не первый раз?

— Десятый, — насмешливо ответил Валерий. — Это вы избаловали этого гада. Я бы ни за что в жизни не стал чесать ничью спину.

— Не все же такие, как ты, — сказал Моравский и принялся взбивать жесткую подушку, набитую слежавшейся ватой.

Уснули в эту ночь обитатели камеры поздно. Почувствовав душевное облегчение оттого, что освободились от унижения и издевательств жестокого рецидивиста, каждый из них, кроме Валерия, испытывал стыд перед собой за то, что послушно и безропотно принимал унижающую достоинство власть злого и опасного человека.

Глава двадцать третья

Оксана давно заметила, что после бурных ночей, проведенных с Яновским, ей почти всегда снились кошмары, от которых она в страхе просыпалась и, лежа с бьющимся сердцем, боялась засыпать, чтобы снова не попасть в переплетения тех ужасов, которые мучили ее во сне.

И на этот раз она заснула почти на рассвете, когда, совершенно обессилевшая от ласк Яновского, утонула в пуховых подушках и замолкла. Ей снился мост, бесконечно длинный мост через реку, где вместо воды плыла горячая черная масса, похожая на расплавленный гудрон. Настил моста был деревянный, шаткий, и мост, висевший на длинных цепях, из стороны в сторону качало ветром… Ей казалось, что вот-вот он рухнет и она полетит в расплавленный гудрон, а поэтому изо всех сил рвалась вперед, чтобы выскочить на спасительный берег. А когда до берега оставалось всего метров двадцать, вдруг под ногами ее начал проваливаться настил: стоило ей коснуться ступней ноги до доски, как она тут же уходила из-под ног и падала в расплавленную массу. Оксана закричала, призывая людей на помощь, но голоса у нее не было. Потом послышался откуда-то сверху равномерный стук. Стук на некоторое время прекращался, потом снова усиливался, и так повторялось до тех пор, пока, не добежав всего несколько шагов до берега, Оксана ужаснулась: мост под ее ногами рухнул, и она вместе с обломками полетела вниз, в расплавленную кипящую массу. И тут она проснулась. Сердце в груди ее колотилось так, словно оно продолжало тревожные стуки, которые она слышала во сне.

И вдруг голос… Голос отца: "Вы что, оглохли?!." "Нет, это уже не сон", — со страхом подумала Оксана, услышав раздраженный голос отца со стороны окна, выходящего на цветник. Она знала, что отец и мать должны приехать с юга только через две недели. Открыла глаза. Ослепительный свет солнца, падающий из окна, заставил ее зажмуриться. Зашевелился и Яновский. Потом стук, сильный и настойчивый, повторился так, что задребезжали стекла.

— Отец!.. — со страхом еле слышно произнес Яновский, с головой накрывшись одеялом.

Оксана судорожно подняла голову и, поднеся ладонь козырьком к глазам, взглянула в залитое солнцем окно. Теперь она отчетливо увидела на фоне ослепительно яркого солнечного потока силуэт отца.

— Он!.. — выдохнула Оксана и инстинктивно закрыла голую грудь подушкой. Тут же силуэт в окне исчез. Оксана заметалась. Вскочив с постели, она подбежала к окну и задернула наглухо шелковые портьеры.

— Я погиб!.. — дрожащим голосом сказал Яновский и никак не мог попасть ногой в штанину джинсов. — Ради бога, спасай меня…

— Сиди здесь!.. Я тебя закрою на ключ, — сказала Оксана, накидывая на плечи длинный шелковый халат, валявшийся на полу.

— Может быть, мне… — трясущимися губами пролепетал Яновский.

— Что тебе?!. - нервно произнесла Оксана, энергичным движением поправляя рассыпавшиеся волосы.

Яновский выразительным взглядом показал на окно.

— Сбегать?!. Ты что, с ума сошел?!. Ты не знаешь моего отца!..

— Он не прибьет меня?

— Успокойся… Приводи себя в порядок и жди. Тебя позовут. И не вздумай удирать. Если это сделаешь — можешь сегодня же ставить крест на своей диссертации. — С этими словами Оксана вышла из спальни и закрыла ее на ключ.

Никогда еще Оксана не видела лицо отца таким, каким оно было в ту минуту, когда она открыла дверь веранды. На нем не было ни гнева, ни злости, ни возбуждения. На нем не было ни гнева, ни злости, ни возбуждения. На нем запечатлелись боль, стыд, бессилие обманутого и преданного человека. Оно выглядело намного постаревшим.