Обрывистые берега

— Братень у меня есть. Тоже, как и Валерке, шестнадцать лет. Неделю назад увидел по телевизору, как подростки на шпагах дерутся, — пристал с ножом к горлу: запиши его в эту секцию, и никаких гвоздей! Даже пообещал ПТУ без троек закончить.

— Без троек — это хорошо. А вот к Валерке я тебя не подпущу.

— Это почему же?

— Ненадежный ты. От тебя за три версты тюрьмой пахнет.

Снова Рыжий рассмеялся. Смачно потягивая пиво, он болезненно поморщился.

— Хотел я сказать ему одну неприятную вещь. Неприятную не столько для него, сколько для его матери. Потому что — надо.

— Ты чего-то все, как заяц, петляешь. Говори толком, что ты хочешь сказать Валерке?

— Об отчиме его. Ненадежный. Как бы он не надул и Валерку, и его матушку.

Семен Данилович крякнул и тронул пальцами усы.

— Я сам этого типа недолюбливаю. Скользкий он, все крутится как уж на вилах. — Подняв на Рыжего строгий взгляд, дворник бросил в упор вопрос: — Что ты о нем знаешь?

— Гуляет он от Валеркиной матери, и гуляет крепенько. Два раза видел собственными глазами их в шашлычной у Никитских ворот. Оба за будь здоров глушат коньяк, как воду, и по всему видно, что повязаны так, что дальше некуда. Лет двадцати двух, тонкая такая, вся крашеная… Таких в манекенщицы берут. В талии перехватить четырьмя пальцами можно. — Рыжий свел полукружья больших и средних пальцев. — А корма… — Он постучал себя по бедрам и вздохнул. — Полжизни отдал бы, чтоб приласкать такую каравеллу. Столы наши были рядом. Десять слов на русском, а десять на иностранном. Вроде бы на французском, уж больно гнусавят.

— Ну и зачем ты хочешь сказать об этом Валерке? Лишний раз потравить душу парня? У них и так, как я вижу, что-то последний год не ладится в семье. А к Ротановым ты тоже шастаешь зря. Юрка и без тебя от рук отбивается. А ты к нему все поближе подкатываешься. Ведь ты ему в отцы годишься.

От выпитого пива Рыжий слегка зарозовел, оживился, в глазах его появился блеск.

— Ты старомоден, Данилыч. Возраст никогда не был помехой в дружбе. У него — юность, у меня — опыт. А Юрка хоть и молодой, но парень толковый. Правда, последний год с учебой сдал.

И на этот раз Семен Данилович прибег к сравнению, уж такая у него была слабость:

— Что-то я первый раз вижу, чтоб ястреб дружил с цыплятами.

— Ловко ты кроешь, Данилыч! Ястреб не дружит с цыплятами! Афоризм!.. Что же он тогда с ними делает? С цыплятами-то?..

— Он их таскает! — как отрубил, резко ответил Семен Данилович. — И мой тебе совет. Хочешь?

— Умные советы полезнее витаминов, — осклабился Рыжий.

— Предупреждаю!.. — Тяжелый кулак дворника с побелевшими от сильного сжатия костяшками пальцев опустился на стол. — Промышляй где хочешь, а в наш двор опускаться тебе не советую. Чего доброго, заряд соли в задницу получишь.

— От тебя?

— Может быть, и от меня. А еще больнее — от других. От тех, кто власть имеет. — Семен Данилович рассчитался с официанткой и, застегнув верхнюю пуговицу ворота гимнастерки, встал. — А своего братеня на шпаги устраивай сам. Иди в "Динамо", и там тебе все расскажут, там и запишешь. А матери Валерки я дам знать, что ее примак блудный. Пусть сами разбираются. Валерку в это дело не вмешивай. Грязное это дело, а он как стеклышко чист. Бывай здоров и помни, что мне хоть и восьмой десяток шагает, но в руках еще силенка есть.

Цедя сквозь зубы пиво, Рыжий смотрел вслед удаляющемуся дворнику до тех пор, пока тот не спустился по ступеням и не свернул к Кузнецкому мосту, смешавшись с прохожими.

Глава девятая

Альберт не солгал жене, что он поехал на дачу к своему научному руководителю профессору Верхоянскому. Не сказал он ей только главного, что не к профессору он поехал, который вот уже две недели как отдыхает в Гаграх, а поехал к его дочери Оксане, год назад закончившей филологический факультет Московского университета и через отцовские связи избежавшей при распределении направления на работу в школу.