Обрывок реки

Хоронили Гора 9 января. В двенадцать часов состоялась панихида в Доме писателя. Вел ее от имени секретариата Б. Н. Никольский. Первым выступил Д. Гранин, потом – С. Лурье и В. Адмони. Все говорили о доброте Гора, никто не запомнил его иным, а сейчас он лежал в гробу небывало строгий, худой, почти неузнаваемое лицо. На двух автобусах поехали в Комарово, где благодаря хлопотам А. Чепурова разрешили похоронить Гора, автора двух с половиной десятков книг, писателя с пятидесятипятилетним стажем…

Могила Геннадия Гора – возле могил Веры Кетлинской и актрисы Ирины Зарубиной, в очень хорошем месте. На кладбище в день похорон было чудесно: снег, снег, тишина. Провода над дорогами – в виде толстых снежных жердей, деревья – словно бы вылеплены целиком из снега. Я слышал, как две незнакомые пожилые женщины на кладбище позавидовали покойнику… Говорили над гробом Алексей Иванов от «Невы» – журнала, в котором до самой смерти Гор был членом редакционной коллегии, и незнакомая мне художница – о любви Гора к живописи.

Через год, 6 февраля 1982 года, на вечере памяти Геннадия Гора, я получил большую тетрадь стихов, написанных им в 1942 году, после блокадной ленинградской зимы, уже в деревне Черной. Ни до, ни после 1942 года он стихов не писал и никогда никому не говорил о написанных, а тогда вдруг прорвало… Разве это тоже не краска для его характера? Все, буквально все было у него не так, как у других литераторов. Начав как левак, как отвлеченный от окружавшей его жизни литературный экспериментатор (конец двадцатых, начало тридцатых годов), он вдруг стал автобиографичен (Байкал, Сибирь), домосед, «кабинетчик», он успел поездить по дальним окраинам (Дальний Восток, Сахалин, Алтай). Добившись успеха в типичной беллетристике («Ошибка профессора Орочева», «Университетская набережная»), он круто свернул к научной и философской фантастике. Даже музыка, которой, казалось, он раньше не интересовался, не бывал в Филармонии, в конце жизни обрела его интерес: покупал и слушал пластинки с симфонической музыкой… Очень жалею, что мы ни разу и не поговорили о музыке, которая так много для меня всегда значила.

На вечер памяти Геннадия Гора я на всякий случай взял с собой именно тот рассказ, что нашел за день до его смерти. Большинство выступавших на встрече были люди сравнительно молодые, знавшие уже пожилого и старого Гора. Почти все говорили о Геннадии Горе научном фантасте, философе, уснащая свою речь учеными терминами. А я решил прочесть вслух простенький его юношеский рассказ. И прочел, кратко объяснив причину… Кажется, никто из предыдущих ораторов не обиделся: наверно, сочли за мое чудачество!

В конце хочу привести несколько стихотворений, написанных Гором после первой блокадной зимы, которая явно сказалась на их содержании:

* * *

Невеста моя, поляна,
И яма, как рана моя.
Положат меня туда рано,
Невеста, поляна моя.

* * *

В душе моей уксус и тленье,
Тоска у виска и мороз,
И нет ни любви, ни терпенья,
И ветку мне ворон принес.
В душе моей дуб и осина,
И осень давно утекла,
И филин не плачет. И Нина
В могилу с сестренкой легла.
И филин не плачет. И эхо
Как сон и как крик, как прореха,
Как рана, как яма, как я.

* * *

Сезанн, с природы не слезая,
Дома и ветви свежевал.
Вот в озере с волны снял кожу,
И дуб тут, умирая, ожил.
Трава зеленая в слезах.
И в тополе большая рана
Кричала голосом барана.
С домов на камни боль текла,
И в окнах не было стекла,
А в рамах вечно ночь застряла,
И все как гром и как стрела.
Душа и человечье тело
И небо вдруг окаменело.

* * *

Ручей, уставши от речей,
Сказал воде, что он ничей.
Вода, уставшая молчать,
Вдруг снова начала кричать.

Вот этим его любимым до самой смерти ручьем я и закончу свои воспоминания.

Издания, по которым печатаются произведения, вошедшие в книгу

Калым // Юный пролетарий. 1925. № 23. C. 23.

Сапоги // Смена. 1927. № 121. С. 3.

Корова // Звезда. 2000. № 10. С. 89–138.

Стакан // Гор Г. С. Живопись. Л., 1933. C. 117–123.

Вмешательство живописи // Гор Г. С. Живопись: Л., 1933. C. 124–156.

Рождение реки // Гор Г. С. В городке студеном: повести и рассказы. Л., 1936. С. 185–202.

Старик Христофор / Гор Г. С. Ланжеро. Л.: Советский писатель, 1938. С. 175–187.