Общага-на-Крови

Монументальная бабка сидела на скамье, зажав между коленей набитую сумку. К ней подрулила другая, с глупым и добрым лицом.

— Не подскажете, на каком автобусе мне к ЦУМу проехать?

— На пятнадцатом или на тридцать четвертом.

— А на каком лучше?

— На пятнадцатом.

— Почему?

Монументальная бабка задумчиво поглядела на любопытную.

— Не знаю, — строго сказала она.

Тощий, сутулый юноша в очках выгребал из карманов ворохи дырявых абонементов, бросал их в урну и жаловался другу:

— Теперь зайцем уже не езжу, нервы уже не те…

Сердитая женщина шагала, держа под руку мужа с унылым лицом, и тихо говорила ему:

— Терпеть не могу, когда ты такой кислый!..

— Заведи себе гиену, — нелогично отвечал муж.

— Зачем?

— Чтобы хохотала на балконе.

Когда Отличник и Серафима остановились на своей платформе, из шеренги одинаковых автобусов медленно вытянул длинное тело желтый «Икарус» с табличкой «Через Южный мост» за лобовым стеклом. На его боку были намалеваны картинки, где герои из «Ну, погоди!» демонстрировали правильное и неправильное поведение на дороге. Волк бежал за Зайцем по пешеходной «зебре» на красный свет, и на него наваливался грузовик, из кабины которого Волку грозил кулаком Бегемот. Волк на велосипеде мчался по встречной полосе, сближаясь с хлебным фургоном. Волк и Заяц играли в футбол на проезжей части, и на них свистел в свисток Бобер-милиционер.

— Тебе кто больше нравится, Волк или Заяц?

— Не задумывался, — удивился Отличник.

— Мне — Волк, — сказала Серафима. — Заяц слащавый, везучий. А Волк невезучий, зато упорный и веселый. Он все умеет делать и очень артистичный. Он же совсем не злой, ему Зайца надо съесть из принципа. Он не может просто поймать и проглотить его, ему надо насладиться ситуацией, когда он обхитрил Зайца. Он всегда готовится, когда собирается его есть, — салфетку повяжет, возьмет нож и вилку. А Заяц глупый, вероломный и трусливый, ничего не понимает в искусстве. Волк — это боец, художник. Он отважный, азартный, честный, доверчивый. Если бы все были такие, гораздо легче жилось бы на свете.

Отличник горько усмехнулся. Серафима с легкостью снова обставила его. Он мог, напрягшись, на несколько минут увидеть мир ее глазами, но потом опять становился самим собою. Простота и ясность Серафимы не давались ему с наскока, задешево, а то, что у него получалось, было не таким уж простым и ясным. Истина, подразнив его, как опытный воробей молодого кота, снова взлетала в недосягаемое небо.

Автобус стоял с открытыми дверями, ожидая пассажиров.

— Ну, я пойду, — сказала Серафима и поглядела на Отличника.

Отличник тоже посмотрел на нее, и оба они замерли, странно пораженные этим первым в жизни настоящим расставанием. Не хватало каких-то слов, жестов, веры в то, что они увидятся снова, и от этого было страшно. Отличник виновато улыбнулся.

— Ну, пока… — неуверенно сказал он.

Оба они чуть качнулись друг к другу для поцелуя, но это было еще слишком непривычно, и смущение растолкнуло их обратно. Серафима кивнула Отличнику, повернулась и вошла в автобус. Отличник видел, как она пробирается по проходу к свободному месту. Она села у окна со стороны Отличника, прямо над Бобром-милиционером, и помахала ладошкой. Отличник, онемев и оглохнув, не мог даже пошевельнуться. Он глупо улыбался и глядел на Серафиму. Двери зашипели и распрямились, двигатель заклокотал, синий дым вывалился из выхлопной трубы. Длинный «Икарус» тронулся с места, мягко заваливая Серафиму на спинку сиденья.

Отличник проторчал в библиотеке до пяти вечера и отправился в общагу. Первым, кого он увидел в вестибюле, был Ванька, который сидел на вахте и читал газету. Отличник страшно изумился, но память о вчерашней встрече с вурдалаками не позволила ему заговорить. «Привет», — проходя мимо, негромко сказал он, и Ванька из-за газеты буркнул: «Здорово».

Серафимы дома не было. Она даже еще не возвращалась в семьсот десятую, потому что не имелось и записки от нее, где было бы сказано, у кого она оставила ключ для Отличника. Постояв у запертой двери, сникший Отличник побрел вниз, в вестибюль, решив дожидаться Серафиму здесь. Идти к кому-то в гости ему совсем не хотелось.

— Ванька, можно я у тебя посижу? — робко спросил он.

Прошедшая ночь, впрочем, сделала вурдалачьи оскалы далекими и размытыми. Беспокоясь о Серафиме, Отличник теперь даже не думал о них. Но Ванькин голос вернул его к памяти о том вечере.

— Тебе здесь не положено находиться. Ты нелегальщик.

— Но ведь и ты тоже нелегальщик, — осторожно заметил Отличник.

— Со вчерашнего дня я и легальщик, и вахтер, — отрезал Ванька.

— Тебя взяла Ботова? — Отличник не поверил своим ушам.

— Взяла и поселила. А я расписку дал, что не буду пить.

— Мне уйти? — спокойно спросил Отличник. Ванька долго чиркал спичкой, прикуривая.

— А-а, х-хрен с тобой, сиди! — яростно ответил он.

Отличник обошел его и сел на стул за вахтой. Ему даже стало немножко жаль Ваньку, вынужденного его гнать. Он сказал:

— А меня вот комендантша нашла, постель забрала, — Ванька делано хохотнул.

— Попробуешь на себе, каково нам приходилось.

Отличник помедлил, пытаясь определить свои ощущения.