Общага-на-Крови

Так, теперь вторую.

Отличник попробовал переложить лезвие в пальцы левой, разрезанной руки, но оно выскочило и упало со звенящим шелестом.

Подними.

Он наклонился, кровь потекла на колени, и его затошнило. Нет, не могу. Больше не могу. Сил нету. Ладно, и так сойдет. Он сполз вниз, обхватил руками унитаз и начал в него блевать.

«Что за гадость, – подумал он. – Ничего-то сделать толком не могу…» Он дотянулся до цепочки и смыл рвоту, а рот вытер рукавом. Обхватив унитаз, он так и лежал щекой на фаянсе. Больно не было, страшно не было, даже жалко не было.

«Ты прости, Серафима… – бормотал он. – как-то я мало сейчас про тебя думал, и вышло все позорно – блевотина, нужник… Противно… И вообще, все противно… Ради третьей правды надо хоть речь какую-то произнести, сделать выводы… А-а, плевать… Сами пусть делают… Никому мне сейчас уже не объяснить, почему это я так возвышенно рассуждал о миссии человека и вдруг так паршиво, совсем не оптимистически кончаю… Ну и ладно… Как уж получилось… Ого, сколько уже кровищи выхлестало…»

Отличник услышал, как кто-то толкнулся в дверь туалета. «Хоть бы не успели… – вяло подумал он. – А то стыд один будет…»

Свет лампочки начал тускнеть.

«Умираю, – удовлетворился Отличник. – Все штаны от крови мокрые, под задом хлюпает… Нужно было руку в унитаз положить…»

Он попробовал переменить позу, но уже ничего не получилось.

«Надо бы о Серафиме еще подумать», – напомнил себе он, но мысли его разъехались, как ноги у пьяницы.

«А что, – оживился вдруг Отличник. – Как это бог-писатель меня убивает? Ведь я – это он здесь, в общаге… Что, и он в это время тоже умирает, что ли?.. Не-ет, кто ж тогда допишет роман? А если роман дописан не будет, то как же я живу? Значит, я не умру? Неужели успеют, откачают? Вот гады!.. За кого тогда меня мой бог держит – за идиота? А-а, нет! – осенило его. – Значит, есть жизнь и после смерти, вот что! Значит, все не зря, и я еще увижу Серафиму! Это хорошо… Хорошо, что я сейчас о ней вспоминаю… Серафима!.. Надо повторять ее имя, а то уж совсем непристойно помру… Серафима… Серафима… Серафима… Серафи…»

И вдруг из мглы медленно выплыло ее улыбающееся лицо, потом показались плечи, руки, и вот уже видно все – он стоит на узкой лестнице, а двумя ступеньками выше, напротив него, Серафима. Лестница ведет к маленькой двери в бесконечной стене, рассекающей мир пополам. Стена сложена из желтых, как вечность, кирпичей, и в ней мириады горящих окон, столько, сколько звезд на небе. А кругом свет.

– Привет! – говорит Серафима.

– Вот те на! – изумляется Отличник.

– А я ждала тебя, – смеется она.

– И я спешил, – смеется он. – А что это такое?

– Это?.. – Она оглядывается. – Это – Вечная Общага.

– На крови?

– На любви.

– Значит, рай?

– Какие у тебя банальные представления.

– Ну, так я здесь в первый раз, – оправдывается он.

– Зато навечно.

– Там посмотрим, – независимо говорит Отличник.

Серафима хохочет.

– Пойдем, будем поселяться.

– У меня ордера нет, – вызывающе заявляет Отличник.

– А здесь без ордера. Такая уж система. Селят всех. Навсегда. С кем захочешь.

– Хочу с тобой.

– И я хочу с тобой.

Они берутся за руки и идут вверх по лестнице к двери.

– Ой, заперто, – говорит Серафима, дергая за ручку.

– Общага – она везде общага, – назидательно поясняет Отличник.

– А у меня ключ есть, – зловредно отвечает ему Серафима и показывает язык.

В ее руке – ключик от замка на крышу.

– Я же его потерял, – изумляется Отличник.

– Ничего не теряется, – возражает Серафима. Серафима вставляет ключик в скважину, но ключ вдруг выскакивает из ее пальцев, падает и катится вниз по лестнице.

– Я догоню!.. – кричит Отличник, устремляясь за ним.

Ключ катится и катится по ступенькам, Отличник мчится за ним, но никак не может догнать. Ключик катится, звенит, и звон его рассыпается, расходится, разрастается, превращается в гул, в колокольный набат, в грохот… И это не грохот крови в ушах Отличника, ибо крови почти нет в его теле, – это грохот прибоя на далеком острове Тенерифа.

1992