1. Совокупность «человеческого» (Totalitдt des Menschseins) и его истоки в принципе не могут быть предметом научного исследования.
Что же касается обсуждаемой здесь теории, то она притязает на охват «человеческого» в целом. Но это тема философии — тогда как наука может иметь отношение только к отдельным аспектам объемлющего (см. §2 части VI). Гебзаттелевское неподдельное «изумление», остановившись перед лицом целостности, может трансформироваться в метафизическое прочтение количественных данных, но не в знание. Не исключено, что оно обратит в некое подобие объекта исследования «эту чуждость и Удаленность образа бытия, абсолютно отличного от нашего»; но «человеческое в целом, во всей его необъяснимой инакости» ускользает от нашего познания. По утверждению фон Гебзаттеля, его новая конструктивно-генетическая концепция стремится к преодолению простого анализа функций, действий и переживаний, характерологических признаков и конституции, к выходу за пределы всякого рода нейрофизиологических построений (стимулируемых навязчивыми явлениями постэнцефалитных больных). Но это означает выход за пределы всего того, что, по-видимому, доступно нашему познанию; и в случае самого фон Гебзаттеля обоснованный энтузиазм перед лицом подобного преодоления пределов ради философского осмысления закономерно переходит в стремление охватить все познаваемое. Это стремление служит предпосылкой его «конструктивно-синтетического метода». Как психопатолог, он хочет быть физиогномистом, но становится им лишь в метафизическом, а не психологическом смысле. Его теория заключается в «видении сквозь» человека, сквозь внешнюю оболочку. Нам нечего было бы возразить против такого определения целей и задач, если бы сам фон Гебзаттель правильно понимал суть собственной исследовательской программы. Но он усматривает во всем этом психиатрическое знание и выражает его в категориях естественных наук и психологии; он трактует свои генетико-конструктивные наблюдения как «метод, демонстрирующий онтологическое родство биологических и духовно-душевных симптомов для любых заболеваний». Цель всего этого — «учение о феноменологически-антропологических структурах, способное послужить той почвой, на которой результаты аналитических исследований обретут свой истинный смысл»; иными словами, он надеется разработать всеобъемлющую теорию человеческого бытия. Все осуществляемые средствами разума попытки познания должны инкорпорироваться в эту «новую систему экзистенциально-антропологических взаимосвязей». В связи с типом психопатов-ананкастов он полагает, что «индивид во всей своей целостности действительно существует в собственном, особом мире» и поэтому обладает особой ценностью с точки зрения метода экзистенциально-антропологического созерцания. О целях экзистенциальной антропологии мы будем говорить ниже. Пока же ограничимся анализом познавательного, но не философского аспекта данного теоретического метода.
2. Теоретически выявляемое фундаментальное расстройство неопределенно, а его значения изменчивы.
Прежде всего следует отметить, что болезни, все еще распознаваемые на основании одних только психических проявлений, оставляют впечатление некоего элементарного, биологически обусловленного события. Курт Шнайдер описал витальную депрессию, не связывая свое описание с какой-либо определенной теорией. Фон Гебзаттель отметил тип больного с синдромом навязчивости, в связи с которым неуспех какой бы то ни было терапии, значительная роль наследственности и, в крайних случаях, роковое течение болезни заставляют думать о непреодолимом элементарном процессе, аналогичном органической болезни — хотя в отличие от последней при синдроме навязчивости процесс этот остается психическим и функциональным. Для фиксации и формулировки подобного впечатления идея некоего витального расстройства представляется вполне уместной. Никакое психологическое понимание навязчивых явлений не дает понятия о навязчивости как таковой, о том подавляющем «нечто», ради обозначения которого и привлекается тезис о «торможении процесса становления». Но этому «торможению» сообщается множество разнообразных значений — от внесознательных витальных процессов до переживания времени, от объективных психологических состояний до событий, недоступных внутреннему представлению; из-за своей внесознательной природы оно абсолютно лишено определенности и считается принадлежащим области биологии, хотя и закрыто для биологического исследования; оно настолько отвлеченно, что в конечном счете перерождается в некую загадочную «целостность жизни», которая недоступна научному познанию, ибо в принципе не может сделаться обозримым и постижимым объектом.