Общая психопаталогия

Событиям предшествовал паранойяльный синдром; в это время больной удивленно наблюдал за всем, с чем ему приходилось сталкиваться — толпами людей, занятыми или пустыми купе в поездах, оборотами речи и т. п.: «Я и понятия не имел, что же все это должно значить. Для меня все — загадка. На следующее утро я был приведен этим аппаратом — или что это там было — в совершенно особое настроение, так что мама и папа решили, что я очень живо фантазирую… В течение всей ночи мой рассудок был абсолютно ясен… Аппарат — конструкции которого я, ясное дело, не знаю — был установлен таким образом, что каждое слово, которое я произносил, вкладывалось в меня электрическим путем, и я, конечно, не мог не выражать мысли, находясь в этом совершенно особом настроении. Пробудившись от этого весьма необычного настроения, я почувствовал себя по-особенному. Я смог обратиться к папе со следующими словами, наверно, только потому, что я был переведен в настроение, так сказать, умирания: „Знай, папа, я должен сейчас умереть и хочу перед смертью поблагодарить тебя за все, что ты для меня сделал…» Тогда мои мысли были отняты у меня, так что я и не знал, почему же это я должен был умереть. В меня было вложено веселое настроение, которое не позволяло мне мыслить. Иногда мне возвращался мой естественный образ мыслей, и тогда я имел обыкновение говорить: „Так что же я хотел сказать?"; я точно знаю, что повторял эту фразу неоднократно, но никакие мысли меня не посещали… Меня всего перенесло в постоянно нарастающее настроение счастья, и там я услышал, что мне осталось жить всего пять минут… Начиная с того дня я подвергался мучительным пыткам… Несколько раз мою совесть испытывали при помощи электрического тока… С того дня в моей голове есть множество страшных историй об убийствах и ограблениях, которые никак нельзя перебороть… Я записываю все это потому, что ныне я страшно несчастлив. Я чувствую, что аппарат все больше и больше подавляет мой разум, и я несколько раз просил о том, чтобы электричество выключили и мое естественное мышление вернулось ко мне… В первую очередь я никак не могу выкинуть из головы это дурацкое слово „сволочь»… Кстати, я думал, что в первые несколько дней папа и мама также были обработаны электрическим током; я с полной ясностью понял это по их движениям и выражению их лиц в те моменты, когда меня посещали мои устрашающие мысли… Однажды вечером мне была электрически дана мысль о том, что я должен убить Лисси; поскольку это лишило меня на некоторое время дара речи, мне через аппарат было выкрикнуто: «Вы сильно себя скомпрометировали!..» Такие мысли, конечно же, неестественны, хотя я и полностью сохраняю контроль над своим разумом… Электрически генерировалась страшная жара, и мне кричали слова: «презренная тварь», «сволочь», „мошенник», «анархист». Особенно последнее слово вертелось у меня в голове несколько минут… Как бы точно мои мысли ни понимались и как бы ни выкрикивались мне аппаратом целые фразы, факт остается фактом: я абсолютно точно знаю, что в значительной степени это немой собственные мысли, и в этом для меня заключается огромная загадка. Это должен быть очень сложный аппарат — еще бы, он способен перенести меня в какое угодно настроение: серьезное, веселое, смешливое, плаксивое, сердитое, юмористическое (несколько раз в первые дни моего исследования оно превращалось в „юмор висельника», и я это хорошо понимал), дружелюбное, угрюмое, энергичное, рассеянное, внимательное (мои мысли могут останавливаться на чем-то одном вплоть до потери сознания, если не сказать безумия, — я вспоминаю вечер, когда я просто-таки не знал, о чем же это я думаю), меланхолическое, сконфуженное и т. п. Этот совершенно удивительный аппарат может также внезапно вогнать меня в сон (ср. „усыпляющие лучи» Шребера. — К. Я.) или задержать засыпание; он может развить во мне те или иные сновидения и пробудить меня в любое время… он может рассеять мои мысли и, вообще, он может придать. мне какое угодно движение… Я стараюсь, прилагая всю свою энергию, побороть эти мысли; но никакой воли для этого не хватает… К тому же мысли на самом деле вытягиваются из меня… И к тому же, когда я читаю, я не могу обращать достаточно внимания на содержание и с каждым новым словом я получаю какую-то побочную мысль… Хотел бы отметить еще один пункт: несколько раз на меня находил какой-то совершенно неумеренный смех; и хотя он не причинял мне мучений, я не был в состоянии побороть его… Этот смех — совершенно не болезненный — насылался на меня как раз тогда, когда я думал о чем-то особенно глупом… Когда читаешь все это, кажется, что ничего более бессмысленного никогда не было написано; но я могу только сказать, что я действительно чувствовал все это — хотя, к сожалению, я этого так и не понял. Я могу только предполагать, что кто-то другой, подвергшийся таким же пыткам при помощи аппарата, как я, сумеет что-то понять… Если бы только кто-нибудь рассказал мне, что же все это значит. Я страшно несчастлив». Больной в отчаянии обратился к прокурору. Он попросил, чтобы были предприняты меры по остановке действия аппарата — «потому что при моей крайней восприимчивости малейшая задержка моих мыслей или их подавление нанесут очень большой ущерб моей работе в качестве дирижера, и это будет сразу замечено… Мне каждый день что-то внушается… Позволю себе отметить еще один пункт… Во время моих прогулок на мотоцикле очень часто производится такой сильный ветер, что, несмотря на всю спешку, я начинаю задыхаться, меня охватывает жажда и т. д., и мне приходится испытывать страшные мучения в борьбе со всем этим… Поэтому я хотел бы просить Вас, Ваше Превосходительство, чтобы Вы соизволили оказать содействие в возвращении мне моих собственных мыслей».