Общая точка зрения на психологию сновидения

Выше я уже говорил, что самостоятельность имаго остается бессознательной, потому что эта самостоятельность имаго отождествляется с самостоятельностью объекта. Соответственно этому смерть объекта скорее всего должна запускать странные психологические последствия: ведь объект не полностью исчезает, а продолжает существовать, но только в непостижимой форме. Известно, что это действительно так. Бессознательное имаго, которое более уже не соответствует объекту, становится духом умершего и оказывает теперь воздействия на субъекта, которые нельзя понять иначе, кроме как психологические феномены. Бессознательные проекции субъекта, которые перевели бессознательные содержания в имаго объекта и идентифицировали эти содержания с объектом, переживают реальную утрату объекта и играют значительную роль в жизни примитивов, как, впрочем, и у всех культурных народов древнейших и новейших времен. Эти феномены убедительно доказывают факт относительно автономного существования имаго объектов в бессознательном. Они, очевидно, потому находятся в бессознательном, что их никогда не рассматривали как нечто отличное от объекта.

Всякий прогресс, всякое достижение в понимании были связаны в истории человечества с прогрессом раздумий о самом себе: человек отделял себя от объекта и вел себя по отношению к природе как к чему-то от себя отличному. Посему психологическая установка, ориентирующаяся на новое, должна проделать тот же самый путь: ведь совершенно ясно, что идентичность объекта с субъективным имаго наделяет объект неким значением, которое ему, собственно говоря, не причитается, но которым он обладает испокон веков, потому что эта идентичность есть абсолютно изначальный факт. Это положение дел означает для субъекта некое примитивное состояние, которое может продолжаться до тех пор, пока оно не приведет к серьезным неудобствам. Чрезмерная валентность объекта есть как раз то, что очень даже может нанести ущерб развитию субъекта. Слишком сильно выделяющийся, "магический" объект ориентирует субъективное сознание преимущественно в смысле объекта и пресекает всякую попытку того индивидуального дифференцирования, которая, разумеется, должна была бы начаться с отвязывания имаго от объекта. Держаться этого направления индивидуального дифференцирования оказывается невозможным, если внешние факторы "магически" вмешиваются в субъективную душевную переработку. Отвязывание же этих имаго, которые ссужают объекты слишком большим значением, возвращает субъекту ту отколовшуюся энергию, столь настоятельно необходимую для его развития.

Понимание имаго сновидений на субъектной ступени имеет для современного человека то же самое значение, какое ощутил бы примитив, если бы у него отняли фигуры прародителей и фетишей и попытались втолковать ему, что "целебная сила" есть нечто духовное и спрятано не в объекте, а в человеческой психике. Примитив испытывает вполне легитимное противление против такого еретического воззрения, и точно также современный человек ощущает, что развязывание идентичности имаго и объекта, идентичности, освященной с незапамятных времен, — есть нечто неприемлемое, вероятно, даже нечто опасное. Едва ли мы представляем себе последствия такого развязывания для нашей психологии: не было бы более никого, кого можно было бы корить, делать ответственным, поучать, улучшать и наказывать! Напротив, перво-наперво пришлось бы начинать с самого себя, и притязания, которые мы выставляем другим, пришлось бы предъявить только и исключительно самому себе. При таком положении дел становится вполне понятным, почему постижение имаго сновидений на субъектной ступени вовсе не является шагом, оставляющим безучастным, — как раз потому, что он дает повод к односторонностям и перегибам в обоих направлениях.

Невзирая на это затруднение (скорее моральное), существуют также некоторые препятствия на интеллектуальной ниве. Мне уже высказывали возражение, что толкование на субъектной ступени есть философская проблема и что реализация этого принципа наталкивается на мировоззренческие преграды и потому более уже не является наукой. Мне не кажется удивительным, что психология соприкасается с философией; ведь мышление, лежащее в основе философии, есть некий психический факт, который как таковой есть предмет психологии. В психологии я всегда думаю о целом охвате души, а тем самым и о философии, и о теологии и о многом другом. Потому что факты человеческой души противостоят всем философиям и религиям; эти факты, вероятно, являются конечной инстанцией, где выносится решение об истине и заблуждении.