Общак

В тот кошмарный миг Бобу показалось, что время, прошедшее с самого рождения мироздания, разинуло на него свою пасть. Он увидел ночное небо, за которым космос, вселенная, вечность — и звезды, рассыпанные по черному небу, словно алмазы на бархате, и все это было таким холодным и бесконечным, а он сам стал меньше пылинки. Он был воспоминанием о пылинке, воспоминанием о чем-то, что промелькнуло мимо, никем не замеченное.

Я всего лишь хочу вырастить собаку, подумал он почему-то. Я всего лишь хочу научить ее разным командам и хочу еще немного пожить.

Тощий убрал пистолет в карман и вышел.

Остался только толстяк с дробовиком.

— Ты много, на хрен, болтаешь, — сказал он Марву и ушел.

Дверь, выходившая в переулок, скрипнула, когда ее открыли, и скрипнула снова, когда закрыли. Боб, наверное, с полминуты боялся дышать, а потом они с Марвом выдохнули одновременно.

Тогда Боб услышал негромкий звук, похожий на стон, но издал его не Марв.

— Рарди, — сказал Боб.

— Твою мать!

Боб с Марвом поспешно обогнули барную стойку и кинулись через крошечную кухню на задний двор, где у них стояли старые кеги и где теперь, слева от двери, лежал Рарди с запекшейся кровью на лице.

Боб растерялся, но Марв упал на колени и принялся дергать Рарди за плечо вперед и назад, словно заводил лодочный мотор. Рарди несколько раз простонал, а потом засипел. Звук был жуткий, придушенный, давящийся, словно Рарди вместе с воздухом втягивал в себя битое стекло. Он дугой выгнул спину, перекатился на бок и сел; кожа на лице натянулась, рот раззявился — не лицо, а посмертная маска.

— Черт! — сказал он. — Господи!

Только теперь он открыл глаза, и Боб видел, как он старается сфокусировать взгляд. На это ушла минута.

— Что за черт? — спросил он, и Боб подумал, что по сравнению с просто «чертом» это уже прогресс, если кого-то волнует, пострадал мозг Рарди или нет.

— Ты как? — спросил Боб.

— Цел? — Марв стоял рядом с Бобом, оба склонились над Рарди.

— Сейчас блевану.

Боб с Марвом немного попятились.

Рарди сделал несколько неглубоких вдохов-выдохов, снова вдохнул-выдохнул, после чего объявил:

— Нет, не блевану.

Боб придвинулся на пару шагов. Марв остался сзади.

Боб протянул Рарди кухонное полотенце, и тот прижал его к кровавому месиву, в которое превратилась его правая половина лица, от глазницы до угла рта.

— Погано выгляжу?

— Да нет, нормально, — солгал Боб.

— Да, нормально выглядишь, — сказал Марв.

— Ничего не нормально, — сказал Рарди.

— Ну да, не очень, — согласились Боб с Марвом.

Глава третья Общак

На вызов первыми приехали две женщины-патрульные, Фентон Г. и Бернардо Р., — согласно беджам на груди. Одного взгляда на Рарди оказалось достаточно, чтобы Р. Бернардо включила микрофон на плече и велела дежурному прислать «скорую». Они допросили всех троих, но сосредоточились на Рарди — ясно было, что долго он не продержится. Кожа у него стала цвета ноябрьского дня, он то и дело облизывал губы и странно моргал. Если до сих пор у него не случалось сотрясения мозга, то теперь он мог смело внести его в список перенесенных травм.

Затем дверь распахнулась и вошел старший детектив, на его бесстрастном лице отразилось любопытство, а затем и веселое изумление, когда взгляд его остановился на Бобе.

Он ткнул в него пальцем:

— Утренние мессы в Святом Доминике.

— Точно, — кивнул Боб.

— Мы встречаемся каждое утро — сколько уже? — два года? Три? И до сих пор не познакомились. — Он протянул руку. — Детектив Эвандро Торрес.

Боб пожал ему руку:

— Боб Сагиновски.

Детектив Торрес пожал руку и Марву.

— Я сейчас переговорю с моими девочками — то есть, прошу прощения, с сотрудниками полиции, — а потом мы все вместе побеседуем о том, что тут случилось.

Он отошел на несколько шагов к патрульным Фентон и Бернардо, и они о чем-то негромко заговорили, часто кивая и энергично жестикулируя.

— Ты знаешь этого парня? — спросил Марв.

— Не знаю, — сказал Боб. — Мы ходим в одну церковь.

— Какой он человек?

Боб пожал плечами:

— Я не знаю.

— Вы ходите в одну церковь, и ты не знаешь, что он за человек?

— А ты знаешь всех, кого регулярно встречаешь в спортзале?

— Это разные вещи.

— Почему?

Марв вздохнул:

— Потому.

Торрес вернулся к ним, широко улыбаясь, — жемчужные зубы сверкают, глаза блестят. Он попросил Боба и Марва, каждого по отдельности, снова рассказать все, что они запомнили. Их рассказы получились почти одинаковыми, хотя они разошлись относительно того, как тип с пистолетом назвал Марва — ублюдком или уродом. Зато в остальном были единодушны. Они, не сговариваясь (у них не было на это времени), выпустили эпизод, когда Марв спросил толстяка, знает ли тот, кому на самом деле принадлежит бар. Секрет такого единодушия прост: в Восточном Бакингеме, в родильном отделении больницы Святой Маргариты над входом крупными буквами написано: «Держи свой поганый рот на замке».

Торрес что-то записывал за ними в свой блокнот.

— Значит, получается: лыжные маски, черные свитеры, черные пальто, черные джинсы, худой нервничал сильнее подельника, но в целом оба держались вполне хладнокровно. Больше ничего не вспомните?