Обще-житие (сборник)

Эй! Я ведь просила только на одну секунду! Дайте свет! Такая пауза в темноте, это, знаете ли… Нельзя долго. Начинаем!

Действительно, в то дождливое бостонское утро оба моих телефона и факс как с цепи сорвались. Не успела я поднести чашку кофе ко рту (ритуал утреннего возвращения к жизни — душ, кофе, сигарета), как меня с головой накрыла первая волна информационного взрыва. Вот жизнь, попить кофе не дают! Девяти еще нет — отчего бы им не поспать подольше! Спать ведь хорошо, приятно. Так нет же!

Проперченным старушечьим голосом:

— Это скажите мне, пожалуйста, а почему они не берут мою шубу?

— Кто не берет? Какую шубу?

— Они в магазине не берут. Ой, такая шуба! Каракуль! Двубортная! Я принесла продать в комиссионный, а они говорят нет.

— Так чем же я могу вам помочь?

— Скажите им, чтобы взяли! Такая шуба — что-то вам особенное! Это прямо целое приданое на свадьбу. Имеешь в шкафу такую шубу — уже все, уже богатая невеста! Вы себе не представляете — подкладка голубая атласная с розами, даже внутри рукавов. Вы такое видели? По большому знакомству доставали. И чтобы такую шубу не брали? Пусть возьмут!

Старушка составила себе искаженное представление о моем могуществе. Призываю себя к спокойствию.

— Видите ли, это, к сожалению, частный магазин. Бизнес. Я не имею права им приказывать.

— И что же мне тогда, скажите, делать?

В мозгу моментально возникает несколько интересных вариантов того, что ей теперь делать. Ни один вариант для произнесения вслух не подходит. Кофе стынет, хочется в туалет. Надо срочно проверить электронную почту. Я вяло бормочу:

— Поищите другой магазин, может быть там возьмут.

— А где я возьму такой магазин? Дайте мне адрес.

Бабка меня просто провоцирует. Язык чешется сказать где. Мучаюсь, но не поддаюсь искушению.

— Не знаю, право. Вы меня извините, пожалуйста, у меня работа стоит. Честное слово, некогда мне.

В этот момент у моей собеседницы рождается блестящая коммерческая идея.

— Послушайте, а вам не нужна шуба? Вам сколько лет? Или дочка у вас есть? Так купите! Такой каракуль! Двубортная! Теплая как печка. Я вам уступлю. Это надо видеть — розы даже внутри рукавов.

Мой кофе остыл и покрылся белесой пленкой.

— Спасибо! Я не ношу шубы. Не мерзну. И у меня нет дочери. У меня сын. Желаю вам удачи.

— Сыночек ваш не женат случайно?

Кладу трубку. Вот, обидела старушку. Теперь она одна, седенькая, старенькая, грустит над своей двубортной. Тускнеют крутые каракулевые завитки и атласные розы печально никнут внутри рукавов. И не к кому обратиться, и некому шубу продать. Жизнь отворачивается от старушек с шубами. Вот, ужо мне! Припомнится!

Глотаю холодный кофе.

Звонок. Из динамиков льется турецкий марш. Марш я не просила, но звукорежиссер имеет свое мнение. За такие маленькие деньги он имеет право хотя бы на свое мнение.

Телефон оживает в момент, когда я печально закуриваю. Нет, не в этот день, уже в другой. Иначе это было бы безвкусицей и явным перебором, а я — про правдивый бурлеск жизни, сериал, «реалити-шоу».

Звонок заливается, мы продолжаем нон-стоп театр у телефона — вечная память Немировичу-Данченко и Мейерхольду, доброго здоровьичка Виктюку.

Занавес зачем закрыли?! Что за дела?! Какой еще антракт?! Открыть занавес быстро! Публику просим не покидать зал.

— Я ваша читательница! — и держит грамотную паузу. Отлично держит.

Держу паузу и я. Догадываюсь, конечно, что на том конце не кто иной, как наша дорогая читательница, строгий критик и добровольный цензор. По тону ничего хорошего не жду. Диалог не развиваю — она сама сейчас все скажет. Глубоко дышу, вхожу в образ.

— Как вы могли такое!!! — густое контральто в трубке крепнет, наливается гневом, набирает обертоны. Амплуа понятно — драматическая героиня, благородная мать.

— Какое такое? — делаю вид, что не догадываюсь.

— Я даже не могу произнести! У вас в отделе юмора так называемый стишок был напечатан. И там это слово…

Знаю, конечно знаю, на что намекает целомудренная. А мне что, я запросто могу произнести это кошмарное слово, как нефиг делать. У меня другое амплуа. Говорю в трубку:

— Жопа?

— Да… Она!.. Как вы могли это написать?!

— Написал поэт Игорь Губерман. Я только напечатала его стишок. К гастролям.

— Вы что, считаете, это очень остроумно? Кто вам вообще позволил это печатать?!

— Само слово особо остроумным не считаю. Слово как слово — не хуже других. Даже получше некоторых. Но ведь оно не одно там стоит, а в очень смешном четверостишии. Однако напечатала без разрешения — каюсь.

— У вас совершенно нет чувства юмора! Как вы вообще можете быть редактором?!

— У меня или у Губермана нет чувства юмора?

— У обоих! Насквозь вижу! И вы мне тут не вкручивайте!

Красиво кончила, на сильной ноте! Тихо опускаю трубку. Хочется выпить, попросить прибавку жалованья за вредность производства. Жаль, не у кого. Хочется декламировать Губермана, особо нажимая на опальное слово.

Опять звонок. Я же просила не дергать занавес! И не ржать за кулисами. Сколько надо звонков, столько и будет!

— Скажите, сколько у вас стоит разместить рекламу?

— О чем она у вас?