Общение с трудными детьми

Лицо у Игоря было ужасно: это было соединение наглости, глупости и бесстыдства. Евгения Алексеевна побледнела, отвалилась на спинку стула, но увидела приготовленный листик бумаги и… все поняла. В самой глубине души стало тихо. Не делая ни одного лишнего движения, ничего не выражая на белом лице, она из стола достала пачку десяток и положила на стекло.

Потом сказала Игорю, вкладывая в каждое слово тот грохот, который только что прокатился в душе:

– Щенок! Вот деньги, видишь? Говори, видишь?

– Вижу, – сказал тихо испуганный Игорь, не трогаясь с места, как будто его ноги приклеились к полу.

– Смотри!

Евгения Алексеевна на том же заготовленном листке бумаги написала несколько строк.

– Слушай, что я написала:

«Гражданину Жукову.

Возвращаю поступившие от вас деньги. Больше посылать не трудитесь. Лучше голодать, чем принимать помощь от такого, как вы. Е».

Не отрываясь взглядом от лица сына, она запечатал деньги и записку в конверт. У Игоря было прежнее испуганное выражение, но в глазах уже заиграли искорки вдохновенного интереса.

– Этот пакет ты отнесешь этому гражданину, который бросил тебя, а теперь подкупил тебя старым ножиком. Отнесешь к нему на службу. Понял?

Игорь кивнул.

– Отнесешь и отдашь швейцару. Никаких разговоров с от… с Жуковым.

Игорь снова кивнул головой. Он уже разрумянивался на глазах и следил за матерью, как за творящимся чудом.

Евгения Алексеевна вспомнила, что-то еще нужно сделать…

– Ага! Там рядом редакция газеты… Впрочем, это я отправлю по почте.

– А зачем газета? Тоже о… этом… Жу…

– О Горохове. Напишу о Горохове!

– Ой, мамочка! И ногами бил, и линейкой! Ты напишешь?

Она с недоверием присматривалась к Игорю. Мать не хотела верить его сочувствию. Но Игорь серьезно и горячо смотрел ей в глаза.

– Ну, иди, – сказала она сдержанно.

Он выбежал из комнаты, не надевая кепки. Евгения Алексеевна подошла к окну и видела, как он быстро перебегал улицу, в его руке белел конверт, в котором она возвращала жизни свое унижение. Она открыла окно. На небе происходило оживленное движение: от горизонта шли грозовые тучи. Главные их силы мрачно чернели, а впереди клубились веселые белые разведчики; далеко еще ворчал гром, от него в комнату входила прохлада. Евгения Алексеевна глубоко вздохнула и села писать письмо в газету. Гнева в ней уже не было, но была холодная, уверенная жесткость.

Игорь возвратился через полчаса. Он вошел подтянутый и бодрый, стал в дверях и сказал звонко:

– Все сделал, мама!

Мать с непривычной, новой радостью взяла его за плечи. Он отвел было глаза, но сейчас же глянул ей в лицо чистым карим лучом и сказал:

– Знаешь что? Я и ножик отдал.

Письмо Евгении Алексеевны в газету имело большой резонанс, ее личность вдруг стала в центре общественного внимания. К ней приезжали познакомиться и поговорить. Целый день звонил телефон. Она не вполне ясно ощущала все происходящее, было только понятно, что случилось что-то важное и определяющее. Она в особенности убедилась в этом, когда поговорила с Жуковым.

– Слушайте, как я должен принять вашу записку?

Евгения Алексеевна улыбнулась в трубку:

– Примите это как пощечину.

Жуков крякнул в телефон, но она прекратила разговор.

Ей захотелось жить и быть среди людей. И люди теперь окружили ее вниманием. Игорь ходил за матерью, как паж, и осматривался вокруг с гордостью. Никто с ним не говорил об отце, все интересовались Евгенией Алексеевной, как автором письма о Горохове. Игорь сказал ей:

– Они все про Горохова, а про нас с тобой ничего и не знают. Правда?

Мать ответила:

– Правда, Игорь. Только ты еще помоги мне. Займись, пожалуйста, Ольгой, она совсем распустилась.

Игорь немедленно занялся. Он через окно вызвал Ольгу со двора и сказал ей:

– Слушайте, уважаемая Ольга! Довольно вам дурака валять!

Ольга направилась к двери. Игорь стал в дверях. Она глянула на Игоря:

– А как?

– Надо слушаться маму.

– А если я не хочу?

– Ну… видишь… теперь я над тобой начальник. Ты понимаешь?

Ольга кивнула головой и спросила:

– Ты начальник?

– Пойдем к маме…

– А если я не хочу?

– Это не пройдет, – улыбнулся Игорь.

– Не пройдет? – посмотрела на него лукаво.

– Нет.

С тем же безразличным выражением, с каким раньше Оля выходила от матери, сейчас она двинулась в обратном направлении. Игорь чувствовал, что над ней еще много работы.

У матери произошел разговор, имеющий директивный характер. Оля слушала невнимательно, но рядом с матерью стоял гордый Игорь, молчаливая фигура которого изображала законность.

Дела вообще пошли интересно. Неожиданно вечером в их квартиру ввалился белокурый полный человек.

– Евгения Алексеевна! Вы такой шум подняли с этим Гороховым… Все только и говорят о вас. Я вот не утерпел, приехал.

– Ах, милый Дмитрий Дмитриевич, как это вы хорошо сделали, – обрадовалась и похорошела Евгения Алексеевна. – Знакомьтесь, мои дети.

– Угу, – серьезно осклабился Дмитрий Дмитриевич. – Это, значит, Игорь? Симпатичное лицо. А это Оля. У нее тоже лицо симпатичное. А я к вам с серьезным разговором: дело, видите ли, в том, что я хочу жениться на Евгении Алексеевне.

Блондин умолк, стоял посреди комнаты и вопросительно посматривал на ребят.