Общественное мнение

Каковы бы ни были условия допуска (tests of admission) в социальный слой в процессе его формирования, он не является просто экономическим классом, а скорее напоминает клан. Членство в нем основано на любви, браке и детях или, точнее говоря, — на отношениях и желаниях. Таким образом, мнения здесь сталкиваются с канонами семейной традиции, респектабельности, пристойности, уместности, достоинства, вкуса и формы, составляющими представление социального слоя о самом себе. Соответствующие представления с малолетства внедряются в сознание детей. В этой картине большое место неявным образом отводится стандарту, в соответствии с которым каждый слой оценивает другие. Более вульгарные настаивают на внешнем выражении почтения, тогда как другие вежливо и с достоинством умалчивают о том, что, на их взгляд, это уважение присутствует невидимо. Однако это молчаливое знание, выходя на поверхность при заключении брака, при возникновении военного конфликта или политическом перевороте, составляет совокупность большого числа диспозиций, которые Троттер классифицирует как инстинкт стаи[101].

У каждого социального круга есть свои прорицатели, подобные ван дер Лейденсам или миссис Мэнсон Минготт в романе «Простодушный век»[102], выступающие в качестве хранителей или толкователей его социального образца (pattern). Люди говорят, что вы существуете, если вас принимают ван дер Лейденсы. Предложение выполнять их функцию есть лучшее подтверждение достигнутого высокого положения. Выборы в общественные организации колледжей тщательно ранжированы, их результаты показывают, кто есть кто в колледже. Элита общества, обремененная высшей компетенцией евгенической экспертизы, обладает особенной чуткостью. Ее представители не только должны постоянно осознавать, на чем держится целостность их социального круга, но и культивировать в себе особый дар — знать то, чем занимаются другие социальные слои. Они действуют как своего рода министерство иностранных дел. Тогда как большая часть членов какого-либо социального круга спокойно живет в его рамках, рассматривая круг как самодостаточный универсум, общественные лидеры должны сочетать глубокое знание анатомии своего собственного круга с постоянным осознанием его места в социальной иерархии.

На самом деле эта иерархия и поддерживается общественными лидерами. На любом уровне существует некое образование, которое практически может быть названо социальной сетью общественных лидеров. Но связанность общества по вертикали в той мере, в какой оно вообще связано социальными контактами, осуществляется такими исключительными, а зачастую подозрительными людьми, которые, подобно Джулиусу Бофору и Эллен Оленской в «Простодушном веке», то входят в социальный слой, то выходят из него. Таким образом, между двумя социальными слоями устанавливаются личные каналы, где действуют законы подражания Тарда[103]. Но для значительной доли населения таких каналов не существует. Они располагают общедоступными объяснениями событий и постоянно изменяющимися картинами жизни верхушки общества… У них могут сформироваться собственные иерархии, практически незаметные, подобные тем, что имеются у негров и «иностранных элементов». Однако в этой ассимилированной массе, считающей себя «нацией», несмотря на значительную разобщенность социальных слоев возникает множество личных контактов, благодаря которым и осуществляется обмен стандартами.

Некоторые из слоев превращаются в то, что профессор Росс назвал «центрами излучения конвенциональности»[104]. Так, человек, занимающий более высокое положение в социальной иерархии, может служить объектом подражания для нижестоящих; человек, обладающий властью, — объектом подражания для его подчиненных; более успешному человеку будут подражать менее успешные, богатому — бедные, городу — деревня. При этом подражание не знает границ. В западном полушарии обладающие властью, вышестоящие, успешные, богатые и проживающие в городах социальные слои в целом интернациональны. Центром для них, во многих отношениях, является Лондон. В их рядах находятся наиболее влиятельные люди в мире: дипломатические круги, финансисты высокого ранга, высшие чины армии и флота, некоторые кардиналы, собственники известных газет, их жены, матери и дочери, в руках которых находится главное средство допуска — приглашение. Это одновременно и большой круг общения, и реальная социальная сеть. Но ее нетривиальность состоит в том, что здесь, наконец, практически исчезает различие между публичным и приватным. Приватные дела этого круга являются публичными, а публичные — приватными, зачастую семейными делами. Ограничения, которым подчинена жизнь Марго Асквит[105], подобно ограничениям в жизни королевской семьи, принадлежат, как говорят философы, тому же дискурсивному универсуму, что и законопроект о тарифах или парламентские дебаты.