Из дискусса можно понять, как эта система живет, как она движется, как она прошла через ряд политических циклов, какие у нее пределы подвижности. Об этом писали Булат Столяров и Арташес Газарян, Глеб Павловский и многие другие о том, как по годам менялась эта система. Во-первых, в России через политические циклы, видно, прошли маятниковые движения, которые были и в вашей стране и в других транзитных обществах. В начале в России возникла сильная децентрализация по формуле Ельцина «берите суверенитета, сколько унесете», которая отражала крайнюю слабость государства и размен поддержки преобразований на передвижки власти в регионы. Глубокая децентрализация произошла, и потом маятник должен был двинуться в другую сторону. В России в 2000 году была объявлена формула общественного договора в программе Грефа, то есть в программе реформ первого путинского срока: «налоги в обмен на порядок». Слово «порядок» в 2000 году приобрело необычайно высокий ранг, потому что уход от этой децентрализации устранял барьеры между областями, которые, фактически, таможнями отгораживали свои бизнесы от не своих, губернаторские от негубернаторских и прочее и прочее. Но дело в том, что этот маятник проскочил ту точку, где он должен был после наведения порядка пойти обратно. Почему он проскочил? Потому что избиратель воспринял нефтяные эффекты 2001–2004 года как положительные экономические результаты продолжающейся централизации. Если образно говорить не про нефть, а про газ, мы «под газом проскочили поворот» и ушли в сверхцентрализм. Запредельная централизация возникда с осени 2004 года, после теракта в Беслане. Социология, проведенная «Левада Центром» в этот период, показывала, что люди готовы менять свободу на безопасность: отказываться от судебного ареста, от права выезда заграницу и так далее. Маятник туда все-таки не ушел, но готовность принять сверхцентарлизм для обеспечения безопасности была. После этого пакет так называемых «путинских реформ», отмена выборности губернаторов и т.д., –сверхцентрализация, которую все участники дискуссии дружно считают неэффективной, плохой для модернизации страны. С 2004 года этот сверхцентрализм и одновременно лояльность населения обеспечивались гарантией стабильности, реальной гарантией, потому что тогда реальный доход населения рос по 11% в год. И благосостояние шагает из столиц в города-миллионники, а затем идет в областные центры и даже в районные центры вместе с супермаркетами, с мобильной телефонией и так далее. Это происходило, и это основа путинского режима с 2004 года.
Что изменил в этом смысле 2008 год? О, конечно, возникла формула тандема, и Павловский считает это важным дополнением к той системе, которая сформировалась, потому что там же, по его словам, была заложена одновременно мягкая форма преемственности и возможность поддержания системы с ограниченными реформами. Он полагает, что формула тандема, план тандема не были реализованы до конца, координация не удалась, эффективности так и нет, неопределенность усилилась, а не упала. Вопрос о том, есть ли выход из этой системы, для дискуссии оказался очень важным. Рассматривались три варианта выхода. Первый – это революция. О революции писали и Александр Архангельский, который провел прямую аналогию с началом 20-го века, с Российской империей, говоря о том, что когда задачи длинные, горизонты мышления – короткие, а основные силы в стране действуют врозь, то попадание в пропасть происходит с высочайшей вероятностью. Об этом писал и Вадим Волков, замечая, что вообще революции не надо желать, потому что анализ даже свежих арабских революций показывает наличие отрицательных эффектов. Но об этом очень жестко написал Булат Столяров: он просто не видит другого выхода, кроме революции, но при этом полагает, что эта революция даст несомненно отрицательные последствия, и поэтому он заканчивает статью анекдотом привезенным с пермского форума, который, повторю, он организовывал: «Намерены ли вы эмигрировать? – При первой возможности – нет».
Полагаю, что это не близкая перспектива в России. Потому что нынешняя динамика социального капитала, уровня взаимного доверия пока показывает, что мы очень далеки от каких-либо коллективных (в том числе массовых уличных) действий. Хочу заметить, что времена Оранжевой революции как раз показывали высокий социальный капитал, и отличия поведения в Украине от поведения в России существенные, причем не только поведение людей одного взгляда, но и того, как две толпы себя вели: они общались между собой, – это свидетельство высокого уровня социального капитала, которого в России, к счастью и к несчастью, нет.