Общество и его проблемы

Почему же, в таком случае, философской реакцией на это движение, породившее столь радикальное растворение деятельности отдельно взятой личности в захлестнувшем ее потоке некой отдаленной и недоступной для восприятия коллективной деятельности, явился именно индивидуализм? Здесь не может быть и речи о том, чтобы дать полный ответ на данный вопрос. Однако, напрашивается пара очевидных и существенных соображений на этот счет. Новые условия обеспечили высвобождение доселе дремлющих человеческих возможностей. Произошедшее, возымев разрушительное воздействие на сообщество, вместе с тем, принесло свободу личности — ведь до поры до времени фаза подавления личности оставалась уделом туманного и непредсказуемого будущего. Говоря точнее, фаза подавления в первую очередь затронула те элементы сообщества, которые оставались угнетенными и в прежних, полуфеодальных условиях. Поскольку же с такими людьми (в число которых традиционно попадали водовозы, лесорубы — люди, лишь формально освобожденные от крепостной зависимости) в любом случае не слишком считались, результаты воздействия новых экономических условий на трудящиеся массы остались в основном незамеченными. Как видно из классической философии, сохранение поденщины все еще составляло основу жизни сообщества, а не его членов. Результаты преобразований становились заметны для этих последних лишь постепенно; к этому времени индивидуальные члены сообщества достигли изрядной силы — стали достаточно полноправными участниками нового экономического режима — для обретения политической эмансипации, позволившей им сыграть свою роль в формировании демократического государства. Вместе с тем на представителях «среднего класса», фабрикантах и торговцах, данное освободительное воздействие сказалось весьма заметно. Было бы недальновидно полагать, что эффект указанного высвобождения сил ограничился обогащением отдельных индивидов и появлением у них возможности наслаждаться своим богатством, хотя и сам по себе факт появления [новых] материальных потребностей и возможностей их удовлетворения не следует недооценивать. Произошедшее послужило стимулом также и к развитию инициативности, изобретательности, дальновидности и умению планировать, обеспечив общественное признание всех этих качеств. Перечисленные признаки появления в обществе новых сил оказались достаточно массовыми для того чтобы поразить наблюдателей, поглотить все их внимание. Результатом же столь всепоглощающего внимания и явилось открытие индивида. То, что привычно, принимается за само собой разумеющееся и действует, не пробуждая активности сознания. Всякий отход от привычного, устоявшегося становится объектом повышенного внимания, порождая «сознание». Те виды ассоциации, которые отличались необходимостью и постоянством, остались незамеченными. Все внимание поглотили собой новые, добровольно образуемые ассоциации. Они монополизировали мыслительное пространство наблюдателей. «Индивидуализм» явился доктриной, отразившей то, что являлось в данную эпоху основным предметом мышления и целеполагания.

Второе соображение сродни первому. В процессе высвобождения новых сил отдельные личности избавились от массы прежних обычаев, установлений и институтов. Мы уже отмечали, что вызванное к жизни новыми технологиями развитие методов производства и обмена тормозилось правилами и обычаями прежнего режима. Вследствие этого возникло отношение к этим правилам и обычаям как к чему-то невыносимо ограничительному, гнетущему. Мешая свободе инициативы и коммерческой деятельности, они превратились в противоестественные, порабощающие людей силы. Борьбу за освобождение от их влияния стали отождествлять со свободой индивида как таковой; в пылу борьбы все вообще ассоциации и институты, не являвшиеся плодом межличностных соглашений и добровольного выбора, были объявлены врагами свободы. При этом осталось незамеченным, что многие формы ассоциации — потому именно, что они воспринимались как сами собой разумеющиеся — остались практически не затронутыми данным процессом. Ведь любые попытки посягнуть на них (например, на существующие формы семьи или правовой институт собственности) расценивались как подрывные, их отождествляли не со свободой, а, мягко говоря, с распущенностью. Гораздо проще отождествлять с индивидуализмом демократические формы правления. Предоставление массам избирательного права олицетворяло собой высвобождение их дотоле дремлющих способностей и наделяло массы, по крайней мере, по видимости, возможностью преобразовывать социальные отношения на основе индивидуального волеизъявления.