Общество любителей Агаты Кристи. Живой дневник

Действительно, люди в Лаосе на удивление нечувствительны к звуковым раздражителям. Человек может спать под работающим компрессором или посреди городского трафика, на тележке. Сам видел. Чуть тише в монастырях, но звуки города и сюда долетают. Это сообщает религии некоторую домашность. Делает ее частью быта общины, что свойственно теравада-буддизму в целом.

Кроме монастырей и пары музеев смотреть во Вьентьяне нечего – в культурно-познавательном смысле, я хочу сказать. Поскольку главная прелесть и города, и страны – в атмосфере, в ритме. В людях. Таких открытых, непритязательных и спокойных людей я нигде не видел.

– Как тебя зовут? – спрашиваю подростка-монаха.

– Ван. – Косится на камеру.

– А тебя?

– Ту.

Меня они называют «миса Леп».

– Он учит английский. – Первый толкает второго. – Спросите его что-нибудь.

– Сколько тебе лет?

– Твети.

Первый снова толкает второго.

– Твел.

Я открываю камеру, они спокойно позируют. Остальные сидят под тентом, смотрят. Вообще на улицах города много именно монахов-подростков. Они носят сумки для подаяний, а в жару – зонтики. Как потом выясняется, достигая определенного возраста, все мальчики проходят послушание, буддийские «сборы». Поэтому и много.

В храмах, если нет службы, пусто. Такова особенность буддийских культовых сооружений: никто не стоит над душой. Не контролирует, как у нас. И ты можешь спокойно побыть со своими мыслями. Без посредников.

Дневная жизнь Вьентьяна вяло течет у набережной. Лавки, кафе, массаж. На газоне местный художник продает желтые лотосы. «Французский» ресторан – для ленивых и нелюбопытных, по европейским ценам. Самые вкусные точки питания – вверх по течению. Там, где кончается асфальт и лежит красная пыль.

Закусочные стоят на деревянных сваях, над Меконгом – а кухня в доме, через дорогу. Мать варит, дети разносят. Пол щелястый, крыша из листьев. Суп из рыбы, но заказывать на одного глупо, поскольку подают лохань с половником и тарелки. Если приносят палочки, значит, блюдо китайское. Остальное едят обычными приборами – или руками. А под ногами река, цвета кофе с молоком. Колер суглинка, смываемого дождями в воду.

Обедать на реке – летнее, «пионерлагерное» наслаждение (тут вообще многое напоминает бесконечное лето 70-х). Слышно моторную лодку и как шипит на сковороде масло. Звон алюминиевой посуды. С реки тянет неуловимой прохладой, тиной. И непонятно, откуда запах, от воды или из тарелки.

К вечеру активность в «прибрежной» зоне затихает. Пара кафе, одна дискотека и две проститутки – вот и весь ассортимент. На пустых перекрестках дежурят моторикши.

– Тук-тук... леди... – таксисты зазывают в бордель.

– Фаранг делать бум-бум...

Жизнь кипит на Patuxai. Туда удобно ехать на велосипеде – по широким и пустым, как в Ташкенте, проспектам. Гигантская площадь лежит перед храмовым комплексом Pha That Luang, это символ нации, местный «кремль». В 1992 году изображение золотой ступы поместили на герб вместо серпа и молота. На подходе к храму надо купить птичку и выпустить ее в небо. Ими торгуют девочки, бизнес у них беспроигрышный: птичка наверняка вернется к хозяину.

В небе над площадью Patuxai чернеет циклопическая арка в национальных завитушках из бетона. Вокруг – музыкальные фонтаны. На лавках сотни, тысячи людей. Все вместе, юные мамаши с колясками, дети. Старухи. Подростки с пивом. Торговцы жареными бананами. Площадь освещена скудно, в полумраке мерцание множества пар глаз сливается в сумеречный отсвет. И ты просто растворяешься в коллективном «лао».

– Миса Леп! – Это Таван, машет рукой. Я залезаю к нему в кузов.

По вечерам Таван «бомбит» на тук-туке. В первый день он подбросил меня до гостиницы, мы познакомились. Беззаботный, безбытный человек – настоящий лао-хиппи – он не предлагал «бум-бум», как другие, и немного понимал по-английски.

Поэтому и запомнился.

Назавтра я собирался за город, в Будда-парк. И предложил Тавану свезти меня. Он сразу согласился. Пока мы договаривались, из ночи вывалилась ирландская троица, студенты. Им требовалась марихуана. Таван, как фокусник, выудил из-под сиденья пачку. Те долго собирали по рублю десять долларов – видимо, это была не первая ходка. «Take care, man», – долго и многозначительно прощались.

Наутро Таван пригнал к отелю отцовский «жигуль» с канистрой бензина в ногах. Мы тронулись. Он оказался неплохо экипирован – опиум, гашиш, марихуана. Хотя сам предпочитал амфетамины.

Я же оставался, как обычно.

Будда-парк оказался свалкой разнокалиберных скульптур на берегу Меконга. Такова была прихоть сумасшедшего монаха, сад бетонных статуй. Как в ЦДХ, только вместо советских бонз – буддийский бестиарий. По пути мы останавливались в деревнях перекусить. Благодаря Тавану это можно было сделать чуть ли не за семейным столом. Прихлебывая огненный отвар из каракатиц, я разглядывал лица людей, которые нас окружали. Все они выглядели на удивление красивыми и спокойными и выражали внутреннее достоинство. Что никак не сочеталось с убогой жизнью, которая их окружала.