Общество риска. На пути к другому модерну

В излишке денег, используемом для личного домашнего хозяйства, заключена изрядная толика возросшего объема женского труда. Хотя чисто внешне доля женщин в общем количестве работающих в течение ста лет оставалась на удивление неизменной и составляла примерно 36 %. Но женщины в значительной части отказались от сомнительного статуса «оплачиваемых помощниц» сильного пола и благодаря наемному труду, при сохранении брачных отношений, обрели, так сказать, «самостоятельность». С 1950 по 1980 год доля «помощниц» из числа состоящих в браке женщин падает с 15 до 4 %, соответственно квота самостоятельно зарабатывающих деньги женщин, состоящих в браке, выросла с 9 до 36 % (параллельно все время растет число женщин, сохраняющих трудоспособность в браке даже в период материнства).

«Самостоятельно заработанные деньги» имеют не только материальную, но также социальную и символическую ценность. Они меняют соотношение сил в браке и семье. Разумеется, это сопровождается и новым принуждением со стороны наемного труда. Но даже с этим смиряются перед лицом угрозы растворения в домашней работе. «Собственные» деньги обнаруживают свою социальную взрывную силу именно там, где они, при условии их общественной значимости, избавляют женщину от почти феодального подчинения в семье и браке. Качество социальных отношений, консервируемое благодаря этому подчинению, во многом определялось тем, что у женщин не было собственных денег. Об этом свидетельствуют многочисленные интервью с работающими женщинами, которые благодаря самостоятельно заработанным деньгам смогли ослабить свою зависимость от семейных и брачных отношений, а то и вообще впервые открыто высказать то, что они думают о собственном положении в семье.

Эта тенденция усиливается еще и потому, что вместе с уменьшением срока трудоспособности и увеличением доли участия женщин и матерей в оплачиваемом труде роковое и несокрушимое нежелание мужчины заниматься домашней работой превращается в событие политического значения. «Собственные деньги», благодаря которым женщине удается избавиться от статуса «умеющей говорить кухонной мебели», в свою очередь побуждают ее к получению образования, к мобильности, к осознанию собственных интересов и тем самым определяют масштабы индивидуализационного сдвига и в семейных отношениях.

При традиционном распределении ролей можно было бы исходить из того, что профессиональная мобильность мужчины и семейная мобильность будут совпадать. На деле же связанное с рынком труда требование мобильности оказывается тем ядом, который разъедает семью. В конечном счете в семейные отношения вбивается клин: или оба, в соответствии с требованиями рынка труда, полностью мобильны, и тогда им грозит судьба «разорванной семьи» (и детское отделение в железнодорожном экспрессе). Или же одна половина — известно, какая — остается и дальше «ограниченной в передвижении вследствие брачных отношений» со всеми вытекающими отсюда тяготами и обидами. Именно здесь можно увидеть, как последовательное развитие индустриального общества разрушает или даже уничтожает его собственную жизненную основу — в нашем случае «супружеское» неравенство полов в малой семье.

Образование

Относительно образования вырисовывается та же картина: стабильные классовые отношения вплоть до послевоенного развития, потом, с экспансией образования в 60-е и 70-е годы, резкие изменения, не только подъем общего образовательного уровня, но и заметные сдвиги в отношениях неравенства. На протяжении всего XIX века был только один, хотя и драматический, скачок в развитии: ликвидация неграмотности. А в остальном противоречия между крохотным «образованным» меньшинством и большинством «необразованных» оставались в значительной степени стабильными (с несущественными различиями между образованием на уровне народной школы и дополнительным профессиональным обучением в рабочей среде). Эффект «революции в образовании» отражается, например, в количественной утрате значения начальной, народной школы и возрастании роли таких форм обучения, которые обеспечивают дальнейшее получение образования. В то время как в 1950 году ровно 81 % девочек и 78 % мальчиков в возрасте тринадцати лет завершили свое образование, пройдя курс народной школы, в 1981-м эти показатели составили соответственно только 35 % и 42 %. Это означает, что за три десятилетия число тех, кто получил более высокое образование (закончил реальную школу, гимназию или общеобразовательную среднюю школу), у девочек почти утроилось, а у мальчиков почти удвоилось.