Общество риска. На пути к другому модерну

(1) Процесс индивидуализации теоретически мыслится как продукт рефлексивности, при которой защищенный государством всеобщего благоденствия процесс модернизации детрадиционализирует включенные в индустриальное общество жизненные формы. Место предмодерна заняла «традиция» самого индустриального общества. Как на рубеже XVIII и XIX веков подверглись изменению формы жизни и труда аграрного феодального общества, так ныне меняются формы жизни и труда развитого индустриального общества: социальные классы и слои, малая семья с вплетенными в нее «типовыми биографиями» мужчин и женщин, нормирование профессионального труда и т. д. Тем самым разволшебствляется легенда, придуманная в XIX веке и до сих пор властвующая мыслями и делами в науке, политике и быту, — легенда, что индустриальное общество с его схемой труда и жизни как раз и есть общество модерна. Наоборот, заметно, что тот проект модерна, который поначалу исторически выступил в форме индустриального общества, уже и в этой форме институционально располовинивается. В важнейших принципах — скажем, в «нормальности» опосредованного рынком труда обеспечения существования — развитие означает упразднение индустриального общества. Генерализация защищенного государством всеобщего благоденствия рыночного общества подрывает как социальные основы классового общества, так и социальные основы малой семьи. Шок, который при этом испытывают люди, — шок двойной: они высвобождаются из мнимо природных форм жизни и естественностей индустриального общества; и этот конец «постистории» совпадает с утратой исторического осознания форм его мышления, жизни и труда. Традиционные формы подавления страха и нестабильности в социально-моральной сфере, в семьях, браке, мужской и женской роли более не действуют. Но индивидам по-прежнему необходимо с ними справляться. Из связанных с этим социальных и культурных потрясений и нестабильностей рано или поздно возникнут новые требования к общественным институтам в профессиональном образовании, консультировании, терапии и политике.

(2) Рефлексивность процесса модернизации можно пояснить также на примере соотношения производства богатства и риска: только там, где процесс модернизации детрадиционализирует свои индустриально-общественные основы, монизм, которым мышление в категориях индустриального общества подчиняет распределение рисков логике распределения богатства, утрачивает прочность. Не связанность с рисками отличает общество риска от общества индустриального, и не только возросшее качество и диапазон рисков, порождаемых новыми технологиями и рационализациями. Главное, что в процессе рефлексивной модернизации радикально меняются общественные рамочные условия: онаучивание рисков модернизации ликвидирует их латентность. Победоносный поход индустриальной системы размывает границы природы и общества. Соответственно и разрушения природы впредь уже невозможно сваливать на «окружающую среду», по мере индустриальной их универсализации они превращаются в системно имманентные социальные, политические, экономические и культурные противоречия. Но риски модернизации, которые системно обусловленно глобализируются и уже утратили свою латентность, уже нельзя рассматривать по модели индустриального общества, имплицитно при допущении конформности со структурами социального неравенства, они развивают конфликтную динамику, которая высвобождается из индустриально-общественной схемы производства и воспроизводства, классов, партий и подсистем.

Различение между индустриальным обществом и обществом риска, таким образом, не совпадает с различением между «логикой» производства богатства и «логикой» производства и распределения рисков, а вытекает из того, что опрокидывается соотношение приоритетов. Понятие индустриального общества предполагает преобладание «логики богатства» и утверждает сравнимость распределения рисков, тогда как понятие общества риска утверждает несравнимость распределения богатства и рисков и конкуренцию их «логик».