Общество спектакля

Что же, история иногда имеет свойство повторяться. Я уверен, когда-нибудь эти Комментарии ещё послужат при написании истории спектакля. Спектакль — это не то, на что мы могли бы просто закрыть глаза. Его возникновение стало главным событием нашего века, причём мало кто дерзнул его хоть как-нибудь описать. Возможно, в иных обстоятельствах я бы и не принялся за эту работу, удовольствовавшись первым своим трудом по данной теме, оставив право развивать её другим. Однако в сложившейся ситуации непохоже, чтобы кто-нибудь, кроме меня, решился на это.

XXVIII

Сети рекламы и контроля органично стыкуются с сетями разведки и дезинформации. Раньше человек уходил в подполье, чтобы противостоять режиму. Ныне же конспирация в почёте и является хорошо оплачиваемой и весьма достойной профессией. При господстве спектакля люди конспирируются, чтобы поддерживать это господство, чтобы в очередной раз утвердить конспирацию как залог благоденствия спектакля. Конспирация — это неотъемлемая часть спектакля.

Власть намеренно создаёт поводы для своего рода превентивной гражданской войны, чтобы предугадать все возможные пути развития событий. Для этих целей создаются «специальные подразделения», готовые вступить в бой по первому зову интегрированного спектакля. Их тактика заключается в том, чтобы развязать бойню ещё до того, как началось восстание. Прецеденты уже были, в худшем случае власть может решиться на операцию, аналогичную той, что была вовремя проведена в Мехико в октябре 1968 года и носила кодовое название «Три культуры»[10]. Безусловно, такой вариант припасён на самый крайний случай. Необоснованные, случайные убийства являются весьма полезным инструментом для правительства, но только если они относительно часты и вызывают широкий резонанс, особенно важен резонанс — только благодаря нему стрелка общественных предпочтений может качнуться в ту или иную, выгодную для правительства, сторону. Такие убийства вовсе необязательно должны быть выборочными, ad hominem. Чем случайней выбор новой жертвы — тем больше резонанс.

Далее, даже разрозненные элементы культивированной социальной критики начинают упорядочиваться. Спектакль теперь уже не доверяет академикам и профессионалам СМИ: их традиционная ложь, выдаваемая за критику, уже всем приелась, и необходима новая, более совершенная критика, которую можно эксплуатировать ещё более эффективным образом, и которую будут контролировать другие, лучше обученные профессионалы. Всё чаще на глаза попадаются довольно-таки выдающиеся тексты за подписью совершенно неизвестных авторов, а то и вовсе анонимные. Достаточно полезная тактика, особенно если учесть, что всем надоели привычные клоуны спектакля, хочется чего-нибудь новенького — и именно поэтому такие тексты встречаются «на ура». Зачастую они посвящены темам, которые никогда не затрагивал спектакль и, что особенно важно, в них используются весьма оригинальные доводы, основанные на совершенно очевидных фактах, которые прежде никто не догадывался приводить. Что же, прямо на наших глазах светлые умы нашей эпохи добровольно идут в рабство режиму, пройдёт ещё много времени, прежде чем они поймут, во что они влипли. То, что для кого-то станет первым шагом в карьере, менее посвященных заведёт в ловушку.

В тех случаях, когда дискуссия рискует зайти в тупик, искусственно создаётся новая псевдокритика; и из двух точек зрения спектакль, по своему подлому обыкновению, выдвинет ту, которой будет проще манипулировать, благодаря её расплывчатости. Таким образом, любая дискуссия может быть обновлена и начата заново при первой же необходимости. Примечательно, что чаще всего это происходит с громкими дискуссиями о том, что утаивают СМИ: содержат ли эти дискуссии конструктивную критику? — безусловно. Верны ли многие аспекты этой критики? — вполне. Однако акценты у этой критики почему-то постоянно бывают смещены. Темы и выражения в вышеупомянутых текстах кажутся уж больно искусственными, высосанными из пальца. Порою кажется, что они были сгенерированы компьютерной программой, в которую кто-то заложил критическое мышление. В этих текстах всегда присутствуют пробелы, которые с первого раза и не заметишь: в них абсолютно нет перспективы на будущее, и это пугает. Они напоминают муляжи орудий, у которых есть лафет, есть ствол, но нет бойка. К несчастью, эта критика поверхностна, и хотя ей не занимать искренности, и зачастую она метко попадает в цель, однако все её положительные стороны блекнут из-за её односторонности. Желает ли эта критика стать беспристрастной? Едва ли. Её разоблачает то, что она никак не хочет раскрывать свою первопричину: ведь именно из государства она когда-то вышла, и к государству стремится вернуться.