Общество спектакля

Тенденция обосновывать доказательства научной закономерности власти пролетариата, превращающая ее в сводку повторяющихся экспериментов прошлого, затемняет, начиная с самого «Манифеста», историческую мысль Маркса, заставляя его придерживаться линейной схемы развития способов производства, ставшего следствием классовой борьбы, каждый раз якобы заканчивающейся «революционным преобразованием всего общества целиком или общим уничтожением борющихся классов». Но в наблюдаемой исторической действительности, подобно тому как «азиатский способ производства», что подчеркивает Маркс по другому поводу, сохранял свою неподвижность, несмотря на все классовые столкновения, жакерии крепостных никогда не побеждали баронов, а восстания античных рабов — свободных людей. Линейная схема упускает из виду, прежде всего, то, что буржуазия является единственным революционным классом, оставшимся непобежденным, и в то же время она — единственный класс, для которого развитие экономики стало причиной и следствием ее господства над обществом. То же упрощенчество привело Маркса и к отрицанию экономической роли государства в управлении классовым обществом. Если восходящая буржуазия, казалось, освободила экономику от государства, то происходило это в той мере, в какой прежнее государство совпадало с орудием классового подавления в статической экономике. Буржуазия развила свое самостоятельное экономическое могущество в средневековый период ослабления государства, в пору феодальной раздробленности взаимно сбалансированных видов власти. Но современное государство, начавшее поддерживать развитие буржуазии через меркантилизм и в конце концов в период «laisser faire, laisser passer» ставшее ее государством, затем открывает себя как наделенное основной властью в рассчитываемом управлении экономическим процессом. Маркс, однако, под именем бонапартизма сумел описать этот прототип современной государственной бюрократии как слияние капитала и государства, установление «национальной власти капитала над трудом, общественной силы социального подчинения», когда буржуазия отказывается от всякой исторической жизни, несводимой к экономической истории вещей, избирая «обреченность на то же политическое небытие, что и другие классы». Уже здесь закладываются социально-политические основы современного спектакля, негативно определяющего пролетариат как единственного претендента на историческую жизнь.

88

Только два класса, действительно соответствующих теории Маркса, два беспримесных класса, к которым приводит весь анализ Капитала, — буржуазия и пролетариат — равным образом являются двумя единственными революционными классами истории, хотя и в различных условиях, ибо буржуазная революция произошла, а революция пролетарская — еще только проект, возникший на основе предыдущей революции, но отличающийся от нее качественно. Те, кто пренебрегает своеобразием исторической роли буржуазии, заслоняют конкретное своеобразие и этого пролетарского проекта, который не мог бы ничего достичь, если бы не выступал под собственным знаменем и не осознавал «громадность своих задач». Буржуазия пришла к власти потому, что была классом развивающейся экономики. Пролетариат сам может стать властью, только становясь классом сознания. Созревание производительных сил не может гарантировать такой власти даже посредством все возрастающей экспроприации, которую оно влечет за собой. Якобинский захват государственной власти не может быть орудием пролетариата. Никакая идеология не может ему послужить в том, чтобы скрыть частные цели за общими, ибо он не может сохранять никакую частную действительность, которая бы фактически была его собственной.

89

Если Маркс, в определенный период своего участия в борьбе пролетариата, слишком уж рассчитывал на научное предвидение и даже создал интеллектуальную основу для иллюзий экономизма, мы-то уж знаем, что он им не поддался лично. В хорошо известном письме от 7 декабря 1867 года, сопровождающем статью, где он сам критикует Капитал, статью, которую Энгельс должен был передать в газеты, как если бы она исходила от оппонента, Маркс ясно обозначил пределы своей науки: «...Субъективная тенденция автора, возможно, продиктованная ему положением члена партии и личным прошлым, — то есть то, каким образом он представляет себе или изображает другим конечный результат современного движения, современного общественного процесса, не имеет ничего общего с его реальным анализом». Итак, Маркс, обличая самого себя в «тенденциозных выводах» своего объективного анализа и по иронии этого «возможно», относящегося к влияющим на выбор вненаучным обстоятельствам, которыми он был связан, в то же время демонстрирует методологический ключ слияния этих двух аспектов.

90