Читаем Общество спектакля полностью

Ла Боэси в Рассуждении о добровольном рабстве показал, как власть тирана должна сталкиваться с многочисленными видами поддержки среди индивидов, расположенных концентрическими кругами, которые находят, или только думают, что находят, в ней выгоду. И аналогично этому множеству людей среди политиков или представителей средств массовой информации угождают, уверяя, что нельзя и подозревать их в безответственности, а между тем они знают о многом посредством конфиденциальных каналов и личных связей. Довольный тем, что находится внутри канала секретных сообщений, не особенно склонен критиковать его или даже замечать, что во всех конфиденциальных сообщениях основная часть реальности всегда будет от него скрыта. Конечно, в силу благосклонного покровительства мошенников он знает немножко больше карт, хотя они могут быть и краплеными, однако никогда не знает метода управления игрой и ее объяснения. Следовательно, он тут же отождествляется с манипуляторами и начинает презирать неведение других, которое он, в сущности, разделяет. Ибо те крохи информации, что предлагаются этим свойственникам лживой тирании, как правило, оказываются зараженными ложью, не поддающимися проверке и подтасованными. Тем не менее они доставляют удовольствие тем, кто получает к ним доступ, ибо последние ощущают себя высшими существами по отношению к ничего не знающим. Кроме того, эти крохи годятся лишь для того, чтобы еще лучше обеспечивать господство, и совсем не способствуют его действительному пониманию. Они составляют привилегию зрителей первого класса: тех, кто имеет глупость полагать, будто они что-то понимают, не пользуясь тем, что от них скрывают, но веруя тому, что им открывают.

Господство мыслит трезво, по крайней мере, в том, что оно в скором времени ожидает от собственного свободного и ничем не обремененного управления достаточно большого числа катастроф первой величины — равно и в сфере экологии, например химии, и в сферах экономики, например в банковской. Оно уже в течение некоторого времени само поставило себя в ситуацию обсуждения этих необыкновенных бед не иначе как через привычное изощренное управление мягкой дезинформацией.

XXII

Что же касается численно все возрастающих за последние два десятилетия предумышленных убийств, которые остаются полностью необъяснимыми — ибо, когда порою в жертву приносили нескольких статистов, ни разу даже речи не было о заказчиках, — их характер серийного производства обладает собственной маркой — клеймом откровенной и переменчивой лжи официальных заявлений: Кеннеди, Альдо Моро, Улоф Пальме, различные министры или финансисты, один или два Папы и многие другие, обладавшие большими достоинствами, чем указанные лица. Этот синдром недавно приобретенной социальной болезни быстро распространился почти повсюду, как будто, начиная с первых наблюдаемых случаев, он спускался с государственных верхов, традиционной сферы такого рода покушений, и в то же самое время поднимался со дна общества — другого традиционного места нелегального обмена и покровительства, где между профессионалами всегда разворачивались войны подобного рода. Эти практики стремятся к столкновению в самом средоточии социальных дел, как будто и в самом деле государство не погнушалось в них вмешаться, а мафии удалось до них «возвыситься», чем и было произведено подобного рода сращение.

Все только и слышат о попытках объяснить этот новый вид парадоксов случайностями: некомпетентностью полиции, глупостью следователей, несвоевременными разоблачениями прессы, кризисом роста секретных служб, злонамеренностью свидетелей, профессиональными забастовками доносчиков. Однако уже Эдгар По обнаружил определенное направление поисков истины в своем знаменитом рассуждении в рассказе Убийство на улице Морг: «Мне кажется, что тайна считается неразрешимой по той же самой причине, по какой ее нужно было бы рассматривать как легкую для решения, — я хочу сказать о признаке чрезмерности, определяющем ее внешние проявления… В расследованиях такого рода, которыми занимаемся мы, нужно не столько задаваться вопросом о том, как случились подобные вещи, сколько понимать, чем же они отличаются от всего, что происходило до сих пор».

XXIII

Перейти на страницу:

Похожие книги

Стратагемы. О китайском искусстве жить и выживать. ТТ. 1, 2
Стратагемы. О китайском искусстве жить и выживать. ТТ. 1, 2

Понятие «стратагема» (по-китайски: чжимоу, моулюе, цэлюе, фанлюе) означает стратегический план, в котором для противника заключена какая-либо ловушка или хитрость. «Чжимоу», например, одновременно означает и сообразительность, и изобретательность, и находчивость.Стратагемность зародилась в глубокой древности и была связана с приемами военной и дипломатической борьбы. Стратагемы составляли не только полководцы. Политические учителя и наставники царей были искусны и в управлении гражданским обществом, и в дипломатии. Все, что требовало выигрыша в политической борьбе, нуждалось, по их убеждению, в стратагемном оснащении.Дипломатические стратагемы представляли собой нацеленные на решение крупной внешнеполитической задачи планы, рассчитанные на длительный период и отвечающие национальным и государственным интересам. Стратагемная дипломатия черпала средства и методы не в принципах, нормах и обычаях международного права, а в теории военного искусства, носящей тотальный характер и утверждающей, что цель оправдывает средства

Харро фон Зенгер

Культурология / История / Политика / Философия / Психология